— А зубы чистить? — нахмурилась Катерина.

Дома у неё давно уже были протезы — не самые расфуфыренные, но качественные, хорошие. Здесь же вроде во рту нашлись нормальные зубы.

— А зубы чистить дома будешь, как вернёшься, — усмехнулась хозяйка. — Я так обхожусь, но я — не ты.

Зубов во рту у старухи сколько-то было — но и дыры зияли тоже.

Далее нужно было решить ещё с одной первейшей надобностью, но тут оказалось — как на даче в старые времена, пока Володя тёплый туалет к дому не пристроил. То же самое отхожее ведро — на все случаи жизни. Его содержимое хозяйка просто выплеснула за порог. Тьфу, как там ходить-то потом!

Мэгвин дала Катерине плащ — толстый, как хорошее зимнее пальто, и с меховым воротником, и капюшон тоже был.

— Надень пока, потом принесут твою одежду.

— Какую мою одежду и откуда принесут? Ту блузку дурацкую с рюшами, в которой меня Анна в гроб положить додумалась?

— Не знаю ничего ни о рюшах, ни об Анне — кто это? Дочка твоя? Одежду носила покойница Кэт, чьё место ты сейчас заняла. Одежда хорошая, тёплая и по здешним меркам богатая.

Старуха так глянула на Катерину, что та безропотно забралась обратно на кровать. А сама тем временем достала глиняную чашку, налила в неё воды, травы какой-то насыпала, протянула гостье.

— Пей, это хорошо восстанавливает силы.

И снова вода была не горячая, но — комфортной температуры, хоть и взяла её Мэгвин из той же бочки, что стояла в углу у холодной стены. На вкус питьё оказалось горьковатым, но терпимым.

Мэгвин же тем временем доставала из сундука хлеб, сыр и что-то ещё. И резала яблоки — суровым ножом, что висел в кожаных ножнах у неё на поясе. Выложила всё это на тарелку и поставила рядом с Катериной на кровать.

— Ешь. И спрашивай, разрешаю. Обещаю ответить честно.

Хлеб был какой-то сероватый, на вкус — будто не из пшеничной муки, а какой-то ещё. С отрубями? Со злаками? Сыр — овечий, вкусный. Мясо — вяленое, нарезанное тонкими полосками. Яблоки — сочные и сладкие, какой-то неведомый Катерине сорт, таких вкусных яблок она отродясь не ела — ни в молодости, пока ещё был Советский Союз, ни в зрелости, когда фрукты стали привозить со всего мира даже в их глубинку.

Стоило только начать — и Катерина поняла, что изрядно проголодалась. Правильно, сколько она уже не ела-то? Надо поесть. И нечего болтать, пока ест, потом поговорят. Тем более что хозяйка тоже ела. Отрезала своим огромным ножом маленькие кусочки и отправляла в рот, а оставшиеся зубы у неё были небольшими и аккуратными. Вилки у неё нет, что ли, зачем руками-то хватать?

Управившись с трапезой, Мэгвин смахнула крошки в тряпицу и за порог, и какие-то птицы с жёлтыми и красными грудками тут же прилетели и стали клевать те крошки. Мэгвин улыбнулась, что-то сказала — Катерина не разобрала, — взяла оставшийся кусочек хлеба и раскрошила им с улыбкой, произнося нараспев какие-то непонятные слова.

А потом закрыла дверь и уселась напротив Катерины.

— Ну что, спрашивай теперь.

Катерина уже собралась, даже рот раскрыла, но в дверь домика застучали — да как сильно и громко, очевидно — мужская рука.

— Кого там ещё принесло, — пробормотала Мэгвин и пошла открывать.

— Мэг, открой! Это я! Открой, я знаю, что ты там! Следы на снегу вижу! И птицы твои тут! — раздался снаружи молодой мужской голос.

Она открыла дверь — но не нараспашку, а только выглянула.

— Ну?

— Как оно, Мэг? Удалось?

— Я ещё вчера сказала, что удалось. Слаба она, встать пока не может. Одежду принёс?

— Вот, возьми, — в руки Мэгвин перекочевал увесистый тюк.

— И славно. Она головой сильно ударилась, когда упала, и ничего не помнит. Ни как её зовут, ни тебя. Она тебя сейчас и не узнает. Проснётся — я ей всё расскажу. Завтра приходи.