— Ладно, как скажешь, всё равно кроме тебя никто её на ноги не поставит, — согласился невидимый мужчина.

Мэгвин закрыла дверь и положила на лавку тот самый тюк.

— Кто это был? — нахмурилась Катерина.

— Твой муж, Робби Телфорд.

7. 7. Плохие новости

— Какой ещё муж? — похолодела Катерина.

Сон становился страшноватым. Вдруг узнать, что у тебя есть какой-то неведомый муж — только ещё не хватало!

— Даже и не самый плохой, по местным-то меркам, — усмешка Мэгвин вышла странной. — Старший сын и наследник лорда Телфорда, властителя здешних земель. Когда-нибудь унаследует немалые владения — если доживёт.

— Да какие ещё владения! — рассердилась Катерина. — Изволь уже объяснить русским языком — что происходит! Где я, почему я так странно выгляжу, и где мои дети, и что с ними!

— Русским — это как? — вновь усмехнулась хозяйка.

Катерина только собралась ответить, но вдруг поняла, что говорит с ней совсем не на русском языке! Другие слова, другое построение фраз… да что это такое-то!

— Рассказывай всё, поняла? Немедленно! — приказала Катерина, как приказывала детям перестать ссориться, а ученикам в школе — прекратить баловаться на уроке.

— Ты находишься не в своём мире, не в своём теле и будешь жить ещё одну жизнь — здесь, — сообщила Мэгвин.

— Что? — глупости какие-то.

Катерина ожидала услышать что угодно, только не это. Она спит, она под наркозом, она… Да кто его знает вообще, что там случается-то, после смерти! Никто ж не вернулся и не рассказал! Но неужели и правда есть бессмертная душа, как говорят верующие? Но они не говорили ни про какой другой мир, они говорили про классику — вечные муки, вечное блаженство, чистилище. Или это у неё, Катерины Корякиной, такое чистилище? Это Валера вечно какие-то сказки сначала в книгах домой таскал, а потом с компьютера читать приохотился. Катерина-то компьютер освоила, куда ж без него, и даже читать с экрана привыкла, но — книги и статьи по работе, и ещё — любимую классику и детективы. А Валера читал фэнтези и брался пересказывать, пока Катерина не обрывала его и не запрещала молоть всякую ерунду — про людей, попавших в другие миры, мужчин и женщин, которые принимались перекраивать эти миры по своему усмотрению.

Это что же выходит, нужно было не запрещать, а наоборот — слушать? Или даже… самой читать, так?

Катерина смотрела перед собой, не видела ни стены, ни Мэгвин, и едва ли не плакала. Она — она! — которая — не плакала — никогда. Её слёз не видели ни дети, ни коллеги, ни начальство, ни ученики. Она всегда была сильной, её ещё в детстве папа научил. Папа был фронтовик, он всегда повторял — Катя, иди вперёд. Что бы ни случилось, иди вперёд. Не останавливайся. Смотри в лицо своему страху. Смотри в лицо своей беде. И тогда победишь.

Она продышалась и снова взглянула на Мэгвин.

— А дети? Мои дети?

— Твои дети выросли, их судьба больше от тебя никак не зависит. Думай о том, что ты сделала для них всё, что могла, и дальше они справятся сами. Если это те дети, которых я видела в том доме, где встретила тебя.

— Да, это они, — угрюмо кивнула Катерина, ей было стыдно, что Мэгвин застала безобразный скандал. — Но ведь я хотела жить там! С ними! Я так и подумала, что мне предложили встать на ноги и пойти, и призвать их к порядку!

— Ничего, они не маленькие, справятся. Сколько лет старшему?

— Старшая — дочь, Наталья, её там не было, ей сорок семь. Володе сорок. Валерику тридцать восемь.

— Да у таких внуки уже, а ты всё их от юбки своей отпустить никак не можешь, — усмехнулась Мэгвин. — Вот они у тебя и бузят.