Внезапно рядом раздалось грубое:

– Fucking shit! She's waking up1.

О! А это что?! Я попыталась распахнуть глаза, но вялые моргания ничего не дали, кроме шуршащей, трикотажной темноты. Я с усилием попробовала встать, поднять руки. Боже, что это на них?! Наручники?! Что за шуточки?!

И тут сквозь муть и туман в голове я вспомнила, что произошло на самом деле. Холодный пот прошиб меня, несмотря на жару.

– Эй! – вырвалось у меня. – Кто вы?!

В ответ новый укол в шею, и тягучий сон опять потащил меня в мрачную нору. Я отчаянно пыталась выбраться и снова проваливалась так, что аж уши закладывало. Сквозь мерный гул прорывались голоса. Мужские. Американский говор и ещё гортанный английский, с акцентом. Затем началась тряска. Рёв, и снова ямы. Шум мотора поменьше. Шаги. А потом всё прекратилось и стало тихо.

* * *

Полусонная, отравленная и испуганная до одури, я сидела на жёстком стуле и могла только слушать. Хотелось плакать, кричать громко, потребовать свободы и объяснений, но вдруг откуда-то из подсознания маминым голосом донеслось: «Если плохие люди вдруг заберут тебя, Фарушка, знай, что обязательно, слышишь, обязательно тебя найдут и спасут. Иначе быть не может. Поэтому даже если будет страшно, ты просто сиди и спокойно жди, когда хорошие дяди спасут тебя от плохих. А пока ждёшь, не кусайся и не дерись, старайся не плакать и злых дядей не злить ещё сильнее. Просто жди».

Память услужливо показала совсем молодую маму, сидящую на корточках передо мной. Этот разговор она затеяла после того, как в детский садик за мной пришла чужая тётя и увела бы, пообещав торт из мороженого, который папа купил, если бы не мой друг Васька. Белобрысый мой товарищ заорал во всю глотку: «Караул! Караул! Сюда!! Наших воруют!!!»

Взрослая женщина испугалась его почему-то, выпустила мою ладошку и бросилась в кусты сирени. Прямо на каблуках. К нам набежали воспитательницы, нянечка и бородатый дворник Дрон Дроныч с метлой. Суетились. Васька кричал, как будто его завели, и завод никак не кончался. А я так толком ничего и не поняла. Торта мне не дали, но зато все расспрашивали об этой тёте, и я рассказывала с удовольствием, довольная вниманием и ажиотажем. Незнакомая тётя мне понравилась: красивая, как из телевизора.

А потом мы быстро переехали в Ярославль. И мама стала мне рассказывать про то, что с чужими дядями и тётями разговаривать нельзя, она даже сказала: «У нас с тобой и папой, Фарушка, будет пароль. Чтобы никто не догадался! Придумаешь?» И я сказала: «Барашек хочет каши». «Хорошо, – выдохнула мама, – запомни его на всю жизнь, ладно? Кто бы ни сказал тебе даже что-то срочное или важное, ты спрашивай пароль. Не скажут, значит, не верь и беги от этих дядь и тёть подальше».

Кстати, почему моего любимого плюшевого медведя звали Барашком, сказать не возможно. Придумалось так и всё. Видимо, женская логика уже в три года работала у меня на всю катушку. Многократно выстиранный и восстановленный умелой швеёй «Барашек» с голубой ленточкой на шее до сих пор живёт со мной. Так как больше меня похищать не пытались, пароль пригодился только для электронной почты и банковского счёта. «Барашек_хочет_каши123», набранный английским шрифтом, оказался непосильным для супер хакеров, и потому за всю жизнь меня никому взломать не удалось.

Сейчас, сидя со скованными наручниками руками на неудобном стуле посреди темноты и жары, я тщетно старалась не дрожать и повторяла себе: «Просто сиди, Люба, и жди. Ты ещё жива, а значит, можно будет договориться. Но пока просто жди. Раф тебя найдёт. Или папа. Или полиция...».