В коридоре уже включили свет, так как на улице рано потемнело, хоть еще нет и четырех вечера. Сегодня полдня дождь идет, и мне грустно здесь быть совсем одной. К другим пациентам родственники приходят, носятся с ними, а я… одна. Бабушка только дома ждет. Ладно. Справлюсь как-то. Не время мне раскисать, когда до экзаменов вступительных только три недели с хвостиком остается.

Бросаю взгляд на свою ногу в гипсовой лангете. Выглядит уже намного лучше. Почти неделя прошла после операции. Отек спал, да и не синяя уже такая. Болит, конечно, зараза, но терпимо.

— А-а! Хг-а. А!

Глухой страшный звук заставляет резко обернуться и замереть. Прямо посреди коридора один из пациентов упал и схватился за грудь. Его просто как подкосило, а после… тело мужчины начало сильно подкидывать и дергаться.

Я не знаю, что это такое, но очень похоже на судороги. Припадок какой-то или что. Не пойму, но реагировать надо быстро.

— Боже, помогите, помогите!

Бегом хватаю костыли и скачу к этому пожилому мужчине. Он все так же лежит на холодном полу коридора. У него закатились глаза, из горла вырывается хрип. Такой… Страшный. Его всего аж подкидывает от судорог.

Наклоняюсь, но боюсь его трогать даже. Не знаю, что делать в такой ситуации. Вообще не знаю.

— Что делать, как вам помочь? Господи. Помогите! Да помогите же! Подойдите!

Кажется, проходит вечность, прежде чем мои крики слышит одна из медсестер, выходит из сестринской и только тогда идет ближе. Я ожидаю, что она поможет ему, но медсестра только руками разводит.

— Да сделайте же что-то! Он же умрет здесь!

— Не командуй мне тут. Я ничем ему не помогу. Тут Кирилла Александровича надо звать. Сейчас.

Она быстро убегает, а я так и остаюсь стоять рядом с этим мужчиной. Другие пациенты тоже уже его заметили, но не рискуют к нему близко подходить. Собирается толпа. Судороги у этого мужчины не проходят. Мне становится страшно. Я еще никогда такого не видела вживую, и от этого аж руки немеют. Жутко просто.

Проходит еще минуты две, прежде чем в отделение заходит Кирилл Александрович. Быстро так заходит.

В обычной, не медицинской одежде, словно недавно только пришел из дома. На нем красивая белая рубашка. Черные джинсы. Ботинки кожаные. Черный ремень.

Не обращая внимания на собравшуюся толпу, врач сразу же подходит к больному и рядом садится на корточки, осматривая его, но внезапно его взгляд падает прямо на меня.

Недовольный, сердитый, злой.

— Ты-то что делаешь тут? Нечего тебе смотреть на это. В палату иди, – смотрит на меня серьезно и бросает грубо.

Я аж рот открываю от возмущения. Он прогнал меня. Просто взял и прогнал!

Сжимая крепче костыли, разворачиваюсь и ковыляю к себе.

Кажется, я недооценила этого врача. Сухарь. Грубиян!

Злость подступает к горлу. Как он вообще смеет мне указывать, что мне делать, а что нет?!

***

Этой ночью я все никак себе место найти не могу. Та жуткая картина с пациентом на полу не выходит у меня из головы. Знаю только со слов перешептывающихся соседок по палате, что Загорский спас больного, но я злюсь на этого врача.

Я думаю только о том, как он прогнал меня. Словно я щенок, которого можно ногой откинуть, чтобы не мешался. Собственно, он это и сделал, пусть и на словах.

Становится как-то дико и обидно. До слез прямо.

Спать совсем не хочется. Я беру костыли и выхожу из палаты. Мне никто не указ, и ходить я буду там, где сама захочу.

Наше отделение, можно сказать, проходное, так как через длинный коридор и еще один отсек я могу попасть в общий блок больницы. Сейчас уже очень поздно, никого нет, а значит, можно хотя бы там уединиться ото всех.