Как холодно! Влажно и холодно. Сырость пробирает до самых костей.

Луиджи в нерешительности, но нисколько не смущен.

– …не уверен, что бывший инспектор расскажет тебе все, что рассказал мне. Да, я был у него сегодня утром. Ему за семьдесят, и он очень закрытый человек. После нашего разговора у меня осталось впечатление, что комиссар Дзанни, тот самый, который вел расследование, пожалел твоего деда и решил оставить ему надежду, что Марко жив, ибо веских доказательств его гибели найдено не было.

– Представь себе, мой дед застрелился.

– Еще одна причина не говорить о своих сомнениях.

– Возможно, он все равно бы застрелился.

– Возможно.

Луиджи смотрит на меня с удивлением и любопытством, есть в этом взгляде что-то материнское.

– Шапки у тебя нет?

– Нет, осталась в гостинице.

– В Ферраре надо всегда брать с собой шапку. Из-за туманов здесь высокая влажность.

– Вижу, то есть чувствую.

– Я отвезу тебя в город. Тебе куда?

– В гостиницу. Я должна позвонить. Найти друзей мамы и ее брата.

– Если хочешь, я их найду.

– Откуда такая любезность?

– Подруга моего коллеги. Красивая девушка. Что тебе больше нравится?

Не понимаю: это комплимент или он надо мной издевается?

На мгновенье в голове проносится: “Сейчас поцелует”, но, к счастью, ничего подобного не происходит. Он берет меня под руку и ведет к машине. Уже стемнело, жаль, не могу разглядеть выражение его лица.

– Вчера ты еще не знал, красивая я или нет. В любом случае, спасибо.

Я не считаю себя красавицей, но мне польстило, что он так сказал.

– Я – полицейский, Антония, я много чего знаю, ты даже представить себе не можешь.

Голос у него сейчас другой, усталый.

Помогает мне открыть дверцу машины, сам садится рядом, с другой стороны.

– Едем в гостиницу, Раффаэле.

В машине мы молчим, он проверяет сообщения в телефоне. У гостиницы я говорю:

– Мне бы хотелось найти Лауру Трентини. Мама была у нее дома в тот вечер, когда пропал Майо. И того парня, который подсунул им героин, по фамилии Бенетти. И еще девушку, подружку Майо. Ее зовут Микела, фамилию не знаю.

– Микела Валенти, ее допрашивали, – кивает Луиджи. – Я найду их телефоны и отправлю тебе на мобильный.

На этот раз он не выходит из машины и не открывает мне дверцу.

Как будто внезапно погружается в свои мысли. На пороге гостиницы оборачиваюсь, чтобы помахать ему, и вижу, что он разговаривает по телефону и совсем не смотрит в мою сторону.

Микела Валенти назначила мне встречу у городского собора.

– У входа, у грифона справа, – сказала она бодро.

Я не помню, как выглядит грифон. Микела должна быть на год или на два младше Альмы, а голос у нее молодой и звонкий.

Вчера вечером пришло сообщение: “Трентини эмигрировала, Бенетти умер, Валенти 335 5387231. Пока, Луиджи”. Сухой полицейский стиль, никаких заигрываний, что ж, тем лучше.

Я тут же позвонила Микеле и объяснила, кто я такая и чего хочу. Кажется, она не удивилась.

– Дочь Альмы Сорани? Я на днях вспоминала про Альму, как она? Буду рада познакомиться. Завтра у меня свободный час между десятью и одиннадцатью, если тебя устроит.

Я хотела было сказать, что беременна, а потом решила, посмотрим, узнает ли она меня, решит ли, что я похожа на Альму. В конце концов, я сама ее узнаю, не так уж много пятидесятилетних женщин будет у грифона в десять утра, каким бы он ни был, этот грифон. Интересно, от чего у нее свободен час? Может, она преподаватель? Психотерапевт?

В гостинице кроме меня завтракала лишь чета пожилых немцев, я выпила чашку чая и съела крем из гигантской булочки. Тусклое, подернутое облаками солнце плохо освещает темную неподвижную воду рва, окружающего замок. Площадь рядом с замком носит имя Джироламо Савонаролы: фигура из белого мрамора возвышается над тем, что, должно быть, изображает костер. Его сожгли во Флоренции – это все, что я помню про Савонаролу. Не знала, что он из Феррары. Пылкий мятежный взор, устремленные вверх руки.