Она посмотрела на картину, тяжело вздохнула и закрыла глаза. Я решила, что она хочет отдохнуть и повернула в гостиную.
— Ирма — это как скала: сильная и справедливая. Я когда тебя в первый раз увидела. Помнишь, в тот день, когда вы с матерью приехали? Подумала, что такая хилая долго не проживет тут. К весне загнется. Тусклый взгляд и никакого желания жить. А в тот день, когда ты принесла деньги, передо мной стоял другой человек. Как будто тебя подменили. Ты смотрела мне прямо в глаза, служанки и прислуга так не смотрят.
Я чуть не поперхнулась, как с одного взгляда можно заметить такие перемены в человеке. Я обернулась на эти слова и молча смотрела на старушку. Ведь она ничего у меня не спрашивала, а просто высказала свое мнение.
Энн взяла трясущимися руками кружку со стула и отпила. Открыла глаза и посмотрела на меня так пронзительно одним глазом. Потом медленно улыбнулась одним уголком рта, кивнув сама себе головой, как будто с чем-то согласилась там в глубине души.
— Откуда у тебя эта девчонка?
— Эльза?
Она выжидательно на меня посмотрела. Я лихорадочно думала, сказать правду или соврать, потому что вдруг мне в голову пришло, что здесь могут наказывать за воровство детей.
— Она моя дочь.
Старушка удивилась, но ничего не сказала, только хмыкнула.
— Мои дети забыли меня и отреклись. Никто из них даже не знает, где их мать.
— У вас есть дети?
— Да, но они уже взрослые и остались жить у моря. Когда мне пришло письмо от секретаря отца, что мне по завещанию положен трехэтажный дом с большими угодьями на южных землях, мой старший сын Джек. — она сплюнула на пол, чем меня малость покоробила, — Весь сучонок пошел в своего папашу. Объявил меня умершей и переписал завещание на себя, пока другие дети не забрали все себе. Остальные из-за этого обиделись на меня и пригрозили выгнать из дома. Потом началась перепалка между ними и судебные тяжбы и обо мне уже никто не вспомнил. Мой юнга, которого я подобрала, помог мне приехать сюда. Я когда-то купила тут верхние этажи и сдаю их в аренду. Чердак сдаю, таким как ты, чтобы не подыхали под мостами. Ну а деньги беру, чтобы хоть немного старались, зарабатывали, а не пили вонючее пойло. Тысяча чертей, как же отвратительно пить твой отвар.
— Почему вы решили мне все это рассказать?
— А больше некому. Ты меня зачем-то решила вылечить и вытянуть из лап Харона, хотя я уже надеялась уйти к своим праотцам. Я жалею, что не погибла на своей бригантине “Черная вдова”, а влачу здесь свое жалкое существование.
— Написали б на двери, чтобы вас не спасали. Записки здесь тоже нигде нет. Поэтому пришлось вас вытягивать с того света. Хотя я боялась, что вы не выживете.
— Хм, не подумала, что нужно написать. Думала, что стула у двери хватит.
И в этот момент она громко рассмеялась. Я недоуменно на нее уставилась, потому что не понимала, что тут было смешного.
— Представила надпись на двери: не входить, дайте сдохнуть.
Если бы я не знала, что это женщина, то ее хриплый, грубый голос и манера разговаривать выдавали бы ее за мужчину. Она громко закашляла, и я подала ей отвар. Пиратка поморщилась, но выпила.
— Если бы ты туда плеснула хоть каплю рома, который спрятала от меня, я бы уже была на ногах.
— Пить вредно, тем более вам. Да и не поможет это. Тут нужен отвар и куриный бульон.
— Эх ты, ром для корсара — это главное лекарство.
— Как же вы стали пираткой?
Она прищурилась и сжала мою руку.
— Это долгая история. Может я как-нибудь тебе расскажу.