Были здесь и те, кто не относился к «шлепкам», не задавал моду, а жил по своим правилам. Одевался – причудливо, вел себя – сумасбродно. Тьяна заметила девушку в длинном платье-балахоне с мистерианскими узорами. Распущенные белые волосы, легкими волнами стекая по плечам и груди, доставали до бедер. Девушка кружилась на одном месте, воздев руки с десятками золотых, серебряных и деревянных браслетов. В ее сторону бросали заинтригованные взгляды, но никто не глазел на нее, как на сумасшедшую.

Устия, оказавшись тут, схватилась бы за сердце и побледнела, точно поганка. Представив настоятельницу в клубе, Тьяна громко фыркнула.

Мару резко повернулся к ней, прошил взглядом и спросил:

– Что смешного?

– Ничего, – Тьяна опешила, – я просто вспомнила кое-кого.

– Кое-кого, – с непонятной злобой повторил Медович и, пригубив коктейль, бросил: – Пей.

Он сунул ей бокал – перевернутую пирамидку на длинной ножке – и напиток плеснул через край. Ледяная, липкая жидкость попала Тьяне на руку, и она охнула от неожиданности.

– Пей, – повторил Мару, тяжело уставившись на нее.

Тьяна сделала глоток, и обжигающее пойло, отдающее морозным металлом, пронеслось по горлу. Словно гиря трубочиста по забитому дымоходу – так оно ощущалось. Обрушившись в желудок, напиток вызвал дрожь во всем теле. Тьяна судорожно вдохнула и сразу поняла: зря! Воздух словно разжег внутри пламя.

– Вот, значит, как. – Медович повысил голос. – Пьешь за мой счет, а вспоминаешь кого-то другого!

Тьяна и моргнуть не успела, как его рука стиснула ее запястье, и бокал вывернулся из пальцев. Не разбился – лишь звякнул о стойку и откатился в сторону. Пойло разлилось озерцом. Люди вокруг, заказывающие напитки, отпрянули и недоуменно переглянулись. Скандалы в клубе, похоже, случались редко.

Мару подтянул Тьяну к себе и резко подался вперед. Его лицо оказалось так близко, что она, даже сквозь полумрак, заметила легкую россыпь веснушек на высокородно-приподнятых скулах.

– Сейчас, Островски, я буду вести себя по-свински, – быстрый шепот пощекотал ухо. – Потерпи.

Тьяна с досадой поняла: она сплоховала. Не догадалась, что представление уже началось, и приняла странные нападки Медовича за чистую монету. Правда, он вошел в роль раньше, чем обещал. Скорее всего, особа, которую Мару хотел привлечь, находилась где-то поблизости. Не та ли это девушка в платье-балахоне? Размышлять было некогда – настала пора включаться в игру. Мару, слегка отстранившись, что-то злобно выговаривал ей в лицо. Тьяна страдальчески наморщилась и попыталась высвободить руку.

– Пусти! – голос звучал яростно и жалко: то что надо. – Я не твоя собственность. Могу думать, о ком пожелаю!

– О ком пожелаешь? – протянул Мару. – Не раньше, чем заплатишь мне за коктейль. За всё, что я на тебя потратил!

Тьяна отметила, что у Медовича неплохо получалось изображать мелочного, заносчивого и гадкого мальчишку, а следом все мысли выскочили из головы. Мару предупредил, что будет вести себя по-свински – и не обманул. Одним рывком он повалил Тьяну на стойку. Лопатки стукнули о полированное дерево, спина вмиг намокла от разлитого алкоголя и холодного пота. Полетели бокалы, отхлынули посетители. Барщик сурово окликнул Медовича: «Эй, парень! Убери руки!». Не обращая на него внимания, Мару придавил Тьяну к стойке и бросил в лицо:

– Дрянь!

По коже пронеслись колкие мурашки, словно ругательство разбилось над ней и осыпало осколками. Кровь ударила в голову, пересохло в горле. Тьяне пришлось напомнить себе, что надо отыгрывать роль.

Взвизгнув, она заметалась под Медовичем. Он нарочно ослабил хватку, и Тьяна не упустила момент: резким движением впечатала ладонь в щеку Мару. Его голова дернулась в сторону, на лице остался пылающий след. Кожа на руке Тьяны тоже вспыхнула, будто она снова, как в детстве, на спор коснулась раскаленного песка. Тогда Тьяна победила и получила медяк. А сейчас – что? Вероятно, свою свободу. Она хорошо отыграла роль, а значит, Мару не сдаст ее сыскарям.