^{>Ладо Тудиашвили. Портрет Бориса Пастернака.}

^{>Ладо Тудиамвияи. Портрет Бориса Пастернака.}

^{>Ладо Тудиашвили. Портрет Бориса Пастернака.}

Добрые отношения позволили мне при подготовке публикации большой подборки писем Б. Пастернака обратиться с просьбой к батоно Ладо каким-то образом откликнуться на наш рискованный шаг. Нина Осиповна поддержала нас, и вскоре Л. Г. поднес нам такой подарок, что мы просто глазам своим не поверили – целых три портрета великого поэта и личного друга семьи Гудиашвили.

Мы осторожно принялись расспрашивать Нину Осиповну о прошлой жизни ее супруга, начале его творческого пути. На этот раз, вопреки своей привычке, она была лаконична. В двух словах рассказала о том, как Ладо с юных лет искал новые формы, много ездил по стране, делал зарисовки памятников, снимал копии со средневековых фресок. А потом уехал в Париж. А о мытарствах, анонимках, допросах после возвращения Н. О. почему-то умолчала.

Значительно позже, переводя книгу воспоминаний Н. А. Табидзе, я узнал некоторые подробности отъезда Л. Г. по Францию. Передам слово Нине Табидзе:

«…Наши друзья – молодые художники Ладо Тудиашвили и Давид Какабадзе – вздумали отправиться на учебу заграницу. Денег у них, конечно, не было, и мы решили устроить платную вечеринку в здании театра, чтобы собрать им хотя бы на билеты.

Столы были накрыты в зрительном зале. Билеты стоили недешево, и все же собралось человек сто. Ведущим застолье единодушно избрали Паоло. Он слыл непревзойденным тамадой. Это был подлинный поэтический фейерверк. «Голуборожцы» читали стихи, развивали тосты Паоло, который к каждому из присутствующих обращался с экспромтом. Причем, за поэтическое оформление он назначил дополнительную плату. Каждая очередная жертва его импровизации, стихотворного посвящения «голуборождцев», остроумного словесного обрамления должна была выложить столько, сколько желал тамада.

Все охотно раскошеливались. И только один юноша находчиво возразил поэту тоже экспромтом:

Зал громко смеялся. Хохотал и Паоло».

Часто встречаясь с Л.Г., я по крупицам собирал его рассказы гостям о жизни в Париже. Кое-что, придя домой, записывал, иное сохранилось в памяти.

Французская школа живописи дала ему очень много. В кафе «Ротонда» он познакомился с Пикассо и Матиссом, с Леже и Браком, подружился с еще не признанным Модильяни.

^{>А. Модильяни. Портрет девушки.}

Однажды Л. Г. с улыбкой рассказал нам, как Амадео Модильяни понравилась сидящая за соседним столом в «Ротонде» молодая красавица. И художник сделал на скорую руку два ее карандашных рисунка. Но на незнакомку они не произвели впечатления, и Амадео, смяв листы, выбросил в корзину. Ладо проворно достал те рисунки, разгладил и положил в карман.

Эти два карандашных наброска висят в галерее Л. Г. – единственные чужие работы среди исключительно собственно гудиашвилевских картин.

В другой раз он нарисовал Чарли Чаплина, который, по словам самого художника «сам того не подозревая, мирно позировал мне…»

Л. Г. вместе с Судейкиным и Шухаевым участвовал в оформлении спектакля итальянской оперы. Сценография удостоилась похвалы «Фигаро».

Затем уже самостоятельно расписал «Кавказский ресторан» на Монмартре. Наконец состоялась и его персональная выставка.

Пресса благожелательно отзывалась о «молодом человеке, представляющем чудо желания остаться грузином, верным искусству своих гор».

Другая газета писала, что «не является ли Ладо Гудиашвили родоначальником искусства, которое молодой народ, ранее угнетенный, создаст завтра…»