Наклоняюсь, развязываю шнурки на ее ботинках. Она всхлипывает и почти падает мне на спину, тормозит меня.

- Ты меня простишь? Что мне сделать? - твердит и ощупывает, наваливается. Одну за другой ставит голые ноги на пол. Подхватываю ее на плечо.

- Ничего не сделаешь уже, любимая.

- Но ты же меня впустил.

- Да. Трахну тебя и вышвырну обратно.

Вдвигаюсь в спальню, сбрасываю ее на кровать.

Рву замок на куртке, вытряхиваю ее из одежды. Она в ответ тянется, обнимает, вгрызается в губы, огнем полыхает.

- Ты мне очень нужен, - ладонью лезет под резинку домашних брюк, в пальцах сдавливает напряженный член.

Сдергиваю с нее белье. Смотрю на нее, голую подо мной, меня все так же тянет, в ее глазах тоже безумие, через месяц-другой мы оба свихнемся, наверное.

- Ноги раздвинь, - бросаю на пол трусы, обхватываю горячий ствол.

Она сползает ниже. Послушно разводит бедра, ногами обхватывает меня. Выгибается и вскрикивает, когда одним толчком вбиваю ее в кровать.

Смотрю.

Мыслей нет больше, есть лишь ее тело, жаркое и податливое. Под ее крики вколачиваюсь в нее, за волосы держу, за горло, сжимаю тяжелую грудь, мне надо везде и сразу.

Языком в раскрытые губы, и членом в нее, быстрее и глубже, со звонкими шлепками, с ее рваными воплями. 

Это мое тело, оно для меня, я первый, и хочу всю.

Верчу ее. Ладонью на поясницу, животом вдавливаю в кровать. Целую лопатки и продираюсь сзади, туго и скользко, и она содрогается, в кулаки сгребает измятые влажные простыни.

Она на животе, она на спине, она сверху, она раком, я ее трахаю, трахаю, трахаю до беспамятства, до черных точек перед глазами, до сорванного голоса и кровавых царапин, до рассвета за окнами.

В нее уходит все напряжение, вся злость. Валюсь на подушки, когда уже руки трясутся, выжатый и пустой.

Она громко дышит рядом, вся мокрая, в спазмах дергается, сворачивается клубком.

Пялюсь в потолок, на россыпь лампочек. Пижамная рубашка расстегнута, грудь в каплях пота. Шелковый рукав липнет к коже, лопнул ожог.

Это напоминание, и всегда со мной будет. Впервые в жизни пытался играть в спасателя, и все равно в ее глазах оказался уродом, которому лучше сдохнуть.

- Илья.

- Ира, - начинаем одновременно, поворачиваю голову.

Смотрю в покрасневшее лицо, в горящие глаза.

Я сейчас знаю точно.

Я уверен.

Всё проходит. И это тоже.

- Ира, всё, - сажусь и отворачиваюсь, вытираю мокрый лоб. - Я заеб*лся. Ты меня заеб*ла, ты у меня уже в глотке сидишь. Молодец, что зашла. А теперь одевайся. И вали нах*й из моего дома. 

ИЛЬЯ

- Ты же говорил, что снял бильярд-клуб? - спрашиваю у Андрея, когда выхожу из машины напротив большой вывески "Баня. Сауна. Бассейн".

- Так здесь и бильярд есть, - подмигивает друг и хлопает меня по плечу. - Что? Трусы не взял и шапочку? Здесь можно купить.

- Да ладно, - хмыкаю и оглядываюсь.

Парковка забита тачками, и некоторые знакомые, здесь все мои друзья собрались, мне только адрес скнинули. А мальчишник готовили они.

Идиотское какое-то слово.

И сама традиция - прощаться с холостой жизнью, словно в браке что-то изменится.

Жениться я второй раз собираюсь. А в первый никакого мальчишника не планировал, думал, вечером проведем так же, вдвоем с ней, как и всю жизнь.

- Покурим? - Андрей протягивает пачку.

- Не, - лезу за своими. Друг привычкам не изменяет, курит какую-то крепкую вишневую ерунду.

Оттягиваю воротничок рубашки смотрю на вывеску.

В сауну я не собирался.

И, вообще, до конца не верю, что завтра правда женюсь.

Щелкаю зажигалкой и киваю на двери.

- Все уже там?

- Наши да, - Андрей выпускает дым. - Ты еще кого-то звал?