Город, которого больше нет.

А еще – неглубокая чаша из множества мраморных скамеек, веером расходящихся от каменного – да нет, уже травянистого, ставшего пастбищем для коз и овец – круга в середине. Здесь было то, что они называют словом «театр».

Зеленые холмы безлюдны на все стороны света, кроме северной. А вот на севере… Тут вверх взмывает довольно крутой холм, и на нем – город, который есть. Каменные стены – и не надо объяснять, откуда взялся камень, иногда даже обломки мрамора колонн: полуразрушенные дома перед нашими глазами рассказывают эту историю очень ясно. За стенами – крыши лепящихся друг к другу домов, свинец и черепица, и еще верхушки храмов, похожие на толстые крепостные башни. И зелень деревьев, пытающихся пробиться между крыш этих прижавшихся друг к другу строений.

Город, который есть, дрожал и плыл в золоте летней жары, он венчал холм над нашими головами, как корона ушедших царей Ирана. И было очень хорошо заметно, что разбегавшиеся отсюда, от увитых виноградом руин, дорожки и тропинки постепенно сливаются в одну довольно неплохую дорогу, которая вдруг поворачивает на холме влево. Так, чтобы последний ее участок человек проходил правым, незащищенным боком к этой стене, слепленной из множества старых и новых каменных клочков. А дальше была мощная башня над воротами.

– Это не полис, – сказал Аркадиус, строгий юноша с вьющимися темными волосами, стоявший на жаре, запрокинув голову.

– Да уж. Это кастра, – согласился с ним Прокопиус. – Или даже кастеллий.

Юноши – и Зои, и мы с Анной, и еще Даниэлида – разбредались по руинам, прикасаясь к ветвям винограда, стараясь скрыться от солнца. Зеленые ящерки убегали из-под наших ног. Кузнечики звенели среди подсыхавшей травы, замолкая, когда из-под крон деревьев звучали голоса:

– Эй, а где же был акрополь?

– Как это где, подними голову – там и был. И есть. Они там теперь живут.

– Посмотри, очаг сохранился, даже кремень возле печки так и лежит…

– А это что за штука с полукругом колонн? Так, а ведь тут неплохие купола, почти целые… Прокопиус, где ты? Скажи.

– Баня, – подтвердил Прокопиус. – Настоящая. С проточной водой. Вода шла вот здесь и уходила в эти трубы… (Тут Прокопиус замолчал и двинулся шагом вдоль каких-то еле угадывавшихся каменных канавок.)

– Акведук давно разобрали, но в баню-то вода может приходить совсем другим путем… – послышалось издалека его бормотание.

– Омывались и праздновали, возлежали и веселились, – отчетливо выговорил еще не голодный в тот момент Андреас. Его друг, толстый и весьма насмешливый Никетас, одобрительно толкнул его локтем.

– Как это все называлось? Или называется? – послышался чей-то голос. – Зои ведь говорила…

– Это Кукуз, приехали, – раздалось среди руин, и ответом был дикий смех. Смеялась компания юношей помладше, они общались по большей части между собой – все одинаковые, со смазанными оливковым маслом волосами, живыми глазами, вечно голодные и, в целом, симпатичные: Феофанос, Эустафиос, Сергиос, Фотиус, даже Илиополит и прочие.

– К вашему сведению, подростки, – обратился к ним Никетас, сам немногим старше, – Кукуз, самый настоящий Кукуз, существует. Или – существовал. Но он сейчас у них. Как и Дамаск, Александрия, Антиохия… ну, вы знаете весь список. Но вот Кукуз – тот самый случай, когда мы должны им быть благодарны.

Юноши снова засмеялись, но не очень весело. Я подумал, что надо бы расспросить Анну насчет Кукуза – что это за место такое, назови его – и слышится общий смех.

– Это называлось – Юстиниана, – негромко сказал Аркадиус, рисовавший что-то веточкой на мраморной колонне. – И то, что на холме, так сейчас и называется. Мы в Юстиниане, друзья.