Прокопиус падает лицом на неровные камни. Я смотрю на крест – многовековой символ мироздания, четыре стороны света – и благодарю всех своих богов.

И только потом, через некоторое время, Прокопиус поднимается, подходит и благодарно обнимает меня.

То было не начало истории, а ее середина. Прекрасное место, спасшее нас с Прокопиусом, было нам обоим хорошо знакомо уже несколько дней – с момента приезда в этот край, с первого же вечера. Каким был этот первый вечер? Вот некто Андреас, тощий, с отросшей в пути рыжей щетиной на костистом подбородке, но не утративший обычного радостного пламени в глазах, подходит к нам, поднимая пыль сандалиями.

– Изумительно, странно, грустно, – говорит нам Андреас. – Здесь таится печаль, не боюсь этого слова. Но меня, как и нескольких других собратьев, посещает поистине прискорбная мысль. Мы забыли о чем-то важном.

– И что же это? – благосклонно наклонила к нему светлую голову Зои.

– Еда, – хищно воззрился на нас Андреас. – Согласитесь, что это не пустяк. Да-да, вот именно еда!

– Тир-р-рон, – горячо сказала Анна. – Сыр-р-р.

– И не только сыр-р-р, – повернулся к ней Андреас. – У всех что-то есть в сумках, конечно. Но пусть не сочтут меня нескромным, если я замечу, что путешествие наше завершено, и просто сыр – да нет же, он тут будет неуместен, если окажется одиноким. Я говорю о еде, напомню я вам. Настоящей еде.

За две с лишним недели путешествия я уже понял, как выглядит Зои, когда она смеется, но не хочет этого показывать. Она сжимает губы и наклоняет голову влево и вниз, как будто видит за плечом что-то милое, типа лошади, тыкающейся носом ей в спину.

– Что же такое настоящая еда, на твой взгляд, дорогой Андреас? – поинтересовалась она.

– Я бы сказал, что это – мясо, – скромно, но твердо выговорил Андреас таким голосом, что нам всем стало стыдно. – Экзестон. Да, в общем, любая термина. Свинина с фригийской капустой, в горшке? Возможно. Настоящий монокифрон? Ну, это было бы слишком хорошо, хотя уместно. Скорее же какая-то козлятина, судя по тому, что пасется тут, на въезде в городок. Не знаю, какой сегодня день недели, – но мы пока что еще путешественники, и пост нам очень вреден. Завтра – что угодно. Оспорьте меня, впрочем, если желаете.

Андреас замолчал и развел руками. Анна в ответ яростно потрясла головой. Она была согласна. Она не собиралась спорить. Она вдобавок чувствовала, что за эту еду – если она и вправду возникнет перед нашими глазами – платить будут из общей кассы, а не каждый за себя. Она тоже жаждала мяса, это было очевидно при всей ее любви к сыру.

– Голод улучшает твой стиль, Андреас, – заметила Зои. Она поднялась с каменной скамьи и более чем обычно стала похожей на небольшую птицу с золотыми глазами. – Вот только солнце… Рынок уже в полдень, когда мы проезжали, выглядел маленьким и чахлым. А сейчас далеко не полдень. Что ж…

Зои двинулась туда, где пара местных жителей со стуком и скрипом устраивала нам конюшню – надо было всего-то сделать хорошие ворота. Бледно-бежевый шлейф накидки, извиваясь, подметал неровные каменные плиты.

Мой желудок деликатно сказал, что Андреас был прав. Пора было пробуждаться.

И, конечно, не только я ощутил себя здесь во сне, соскочив с коня. Куда мы попали?

Вот самые первые мгновения: плавно спускающиеся к югу холмы, поросшие старыми деревьями. И по холмам – выглядывающие из зелени розоватые и серые стены, колонны, пыльная черепица крыш среди ветвей. Но чаще – просто полуосыпавшиеся груды камней. Или дорога из темного булыжника, постепенно скрывающаяся среди травянистых бугорков, идущая в никуда. И полудикий виноград, везде этот виноград, его зеленые плети карабкаются вверх по старым колоннам, перепрыгивают на деревья, склонившиеся над бывшими крышами.