- Что? - глупо улыбаюсь наконец, он слегка мотает головой и открывает свой рюкзак, откуда сразу слышно дикое шипение.

Его черепаха Молния, конечно, всегда с нами. Он без нее в первое время даже в садик не ходил, при том, что злющая она, как собака. Кусается и шипит, а он ее милует. Знаете, как я в свое время с Олегом. Он меня, как паршивую шавку пинал, а я все назад просилась…

- Сейчас мы доедем, я тебе панцырь помою… - шепчет ей, а мне вдруг больно.

Нет, правда. Он — это я, и иногда мне страшно. Как представлю, что когда-нибудь он переживет все тоже, сердце сжимается.

Так, нет, хватит! Не надо так думать. Давида никто и никогда не обидит. Он ведь не только ты.

Это тоже правда. Давид — сильный. И смелый. И палец ему в рот не клади, совершенно точно. Иногда это меня тоже пугает. Вдруг из-за того, что я такая слабая, ему приходится быть сильным не по годам? Вдруг я так его детства лишаю?

- Мам, надо сходить и нарвать моей Молнии одуванчиков! - вырывает из очередного заскока сын, и я ему киваю.

- Хорошо. Оставим вещи и сходим в парк, он рядом. Сейчас…сразу ключи достану только и…

В тот момент, когда я лезу в сумочку за ключами, меня то и настигает атомная бомба. Потому что они не те. Не те, твою мать!

- Не говори, что ты забыла ключи.

- Нет… - тихо мотаю головой, а сама все на свете проклинаю.

Твою мать! Твою мать! Твою мааааать!!! Видимо из-за самой ситуации и моих треволнений, я по привычке взяла…да-да, те самые ключи от проклятой трешки. Она же моя. Она тоже моя, да и все, что связывало меня с Тулой, я храню в одной шкатулке в глубине своего личного ящика. Перепутала...

- Что тогда? У тебя выражение лица такое смешное…прямо, как у бабули, когда она разбила коллекционные рюмки деды.

Не удерживаю смешок внутри. Господи, если оно такое же, понимаю, почему Давид так веселится. Мама тогда выглядела очень смешно — при переезде взяла и кокнула целую полку рюмок нового «бойфренда». Меня внутренне снова передергивает при упоминании того, как она его тогда называла, но при этом я улыбаюсь. Нет, правда. «Взрослая» любовь — она такая забавная, особенно если «взрослые» ведут себя, как детки.

- Ничего, - мотаю головой, вздыхаю и двигаюсь ближе к водителю такси, - Извините, но у нас немного поменяется адрес.

- Ничего, красавица, называй.

- Она мама, а не красавица, - тут же ревностно вступается Давид, я его слегка щипаю, а водитель смеется.

- Для тебя, пацан, мама. Для меня — красавица.

Вижу, что сыну непременно захочется как-то ответить да по заковыристей, но я мотаю головой — смиряется. Отворачивается, правда, к окну, но молчит. Вот и хорошо. Только склоки в такси мне не хватало.

А потом хорошее настроение, которое внезапно назрело, тает. Я ведь сталкиваюсь с реальностью, переступая порог нашей квартиры, а как в прошлое шагаю.

Везде Олег.

Я его правда везде вижу. У шкафа-купе, где он завязывает галстук с утра и хмурит брови, в дверном косяке, где он, бывало, стоял, когда провожал меня на учебу с утра…у белого комода, где валялся пьяным…Там сейчас сидит Давид. Он съехал по стене и вовсю разглядывает нашу прихожую с открытым ртом. Знаю, что ему нравится. Она роскошная и не потеряла свой блеск даже за шесть лет, и мне так горько становится…Я не могу отделаться от мысли, что это все могло быть его домом. Как я мечтала когда-то…

- Ва-а-ау…Мам, ты что…дочка мафиози?!

- Давид, встань с пола.

- Ну ответь!

- Встань с пола!

Повышаю голос, чего почти никогда не делаю, но, черт…Он настолько похож на Олега, а мне так страшно, что это так и видеть его поэтому в том же месте, где его отец был на дне — мне больно. Страшные какие-то ассоциации возникают. Он этого не понимает, обижается, но встает, а я выдыхаю. Так, ладно, Лис, возьми себя в руки.