ТОЛСТЫЙ. У нас там четверо на капельницах, сгонять?

МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Внимание! Внимание!

АЛЬМИРА. Пусть лежат.

Глухая темнота. Чья-то невидимая рука включает свет – противно-голубой. Моисей открывает глаза, щурится от боли, закрывает лицо рукой. Начинается копошение – другие скрипят пружинами кровати, издают гортанные звуки, зевают. Моисей опять открывает глаза, смотрит долго-долго на потолок, на знакомую щербинку, напоминающую голову пса. Спускает ноги с кровати, задевает неприятно холодный ламинат, влезает в тапки. Встает. Поворачивается к голому, без штор, окну – он к нему ближе всех. В окне отражается лампа, но если сильно постараться – можно увидеть дым мусоросжигательного завода.

Комната отдыха. Бумажные, посеревшие от пыли и времени снежинки, забытые здесь на целый год. Книжный шкаф подпирает холодильник, все книжки кто-то обсессивно сложил согласно цветам и размерам. На тумбочке бубнит старый, зато большой телевизор. Моисей сидит напротив него в зеленом кресле. Незаметно – дверь вынесли пять лет назад – входит Валя.

ВАЛЯ. Моисей, айда целоваться.

МОИСЕЙ. Отстань, Валя.

ВАЛЯ. Ты жених мой.

МОИСЕЙ. Ты почему не в молельной комнате?

ВАЛЯ. Я уже помолилась. И за тебя помолилась.

МОИСЕЙ. Че-то не помогло.

ВАЛЯ. Любимый!

МОИСЕЙ. Валя, тебе шестьдесят, а мне сорок три. Ты это, почувствуй разницу.

ВАЛЯ. Ты же не помнишь, сколько тебе.

МОИСЕЙ. Да еб твою мать, Валя! Я смотрю развлекательную передачу.

ВАЛЯ. Все равно тебе здесь до гробовой доски лежать, надо как-то жизнь личную устраивать.

МОИСЕЙ. Это тебе до гробовой, Валя. Ты – недееспособная.

ВАЛЯ. Поди думаешь, приедет принц за тобой на белом коне, заберет тебя в царский чертог? Я тоже так думала. Лет двадцать назад. Я знаешь какая красивая была? У меня рыбки были золотые, три штуки. Ева, Надежда, Любовь.

МОИСЕЙ. Почему Ева, не Вера?

ВАЛЯ. Я люблю все необычное.

МОИСЕЙ. А рыбки где – съела?

ВАЛЯ. Не смешно. Меня Гад Павлович в карцер посадил. За то, что я губы красила. Пока я сидела там, рыбки сдохли. Ума покормить ни у кого не хватило. Я с того света вернулась, с карцера то есть, коробка с кормом так и стоит возле аквариума цельная, как не трогали. И рыбки – пузом кверху. Я три желания загадала и смыла их в унитаз. Даже почти не плакала. Сильные женщины не плачут.

В комнату входит главврач – худой высокий мужчина с незапоминающимся лицом.

ГЛАВВРАЧ. Как самочувствие?

МОИСЕЙ. Владислав Павлович, на меня сегодня Валя сок пролила, и я все вспомнил.

ГЛАВВРАЧ. Интересно.

МОИСЕЙ. Я вообще все-все вспомнил. Я вспомнил как сок этот пил на улице Чкалова, дом пять, квартира сто двадцать один. Клеенка такая с шишечками на столе кухонном, я пью сок, разбавленный, потому что изжога – стопроцентный нельзя, жена не разрешает. Я пью, и телевизор работает, «утренний экспресс» передача. И там в конце всегда конкурс на три вопроса, можно позвонить и выиграть билет в кино. И я ответ на первый вопрос знаю, на второй знаю. И вот уже третий, но надо на работу – у нас в бюро вход по пропускам, и там время отмечается, а потом из зарплаты могут вычесть, если три раза позже восьми пришел.

ГЛАВВРАЧ. Интересно.

МОИСЕЙ. Меня все заждались уже, наверное, Владислав Павлович. Ну, я пошел?

ВАЛЯ. Никакой сок я на него не проливала. Я сок не пью, тама консерванты.

ГЛАВВРАЧ. Моисей, понимаете, это в любом случае – освидетельствование, справки, что вы – это вы, от жены, от знакомых… (Пауза). Да и сок на вас никто, оказывается, не проливал. (Подмигивает «невесте» Моисея).

МОИСЕЙ. Ну и сука ты, Валя.