- С кастрацией? – ухмыляюсь.

- Ну не настолько все ужасно. Хотя Герман Эдуардович любит этим грозить, - издает смешок Иван.

- Она всегда ведет себя как сука озабоченная?

- Ты знаешь, я бы Елизавету такой точно не назвал. Но толком так и не понял, что она за фрукт… Хоть и работаю тут третий год – дольше никто не держался, поэтому и старшим назначили. У меня с Елизаветой конфликтов ни разу не было. Может, из-за возраста моего, со мной она довольно вежлива. Вот сверстниками – да, крутить сразу начинает. И у нее – периоды. Как у шизофреника, знаешь. То в благотворительность ударится, чуть ли не суп бездомным разливает… То дома месяцами сидит, вяжет.

- Вяжет? – вырывается у меня. Вот уж не думал, что меня Лизка может удивить. Но это звучало воистину дико.

- Ага, представляешь? Вот тогда лафа. Сидишь себе в своей каморке да телек гоняешь. А бабло капает.

- А что вяжет-то? – У меня просто в голове не укладывается образ Леа Брейкер со спицами. Разве что в качестве холодного оружия. Тогда да, вполне может подойти.

- Если честно, мне абсолютно все равно, что там у нее за изделия. Вроде свитер папке вязала. И что-то еще… Я не вдавался. А потом снова с отцом о чем-то поспорила и ударилась в тусу. Каждый день ночной клуб. Мы упахивались вчетвером. Пришлось еще двоих нанять. Не выдерживали… Она могла всю ночь танцевать, жопой своей вертеть, а нам приходилось козлов пьяных и обдолбанных от нее оттаскивать. Я еле вытерпел. Напарник, дружбан мой, уволился. Потом еще один. И еще.

- А дальше? – спрашиваю, мрачнея.

Не думал, что все настолько плохо. Совершенно не улыбалось таскаться ночь за ночью по клубам и оттаскивать от Брейкер уродов. Столько телодвижений из-за одной дуры. Не проще ее дома запереть?

- Что дальше? – переспрашивает Иван. – Да ты не бери в голову, парень. Тут все время текучка. Зато платят отлично. И Белоснежка не так плоха, как может на первый взгляд показаться.

- Я про ее «периоды» спрашивал. И почему – Белоснежка?

- Потому что еще совсем недавно у нее период был, когда аж семь охранников числились в ее распоряжении. Представляешь? Семь! Посменно конечно. Вот и прозвали парни ее Белоснежкой. А мы – семь гномов.

- Да понял я уже.

Зашибенно. Была невзрачной Морковкой – в детстве. Так я прозвал ее, потому что когда злилась или плакала, у Лизки кончик носа краснел. А стала Белоснежкой. Ну ни в коем разе не идет ей это прозвище. Звучит дико.

- А, вот еще, - вспоминает Иван. - Еще период с принцем. Только вот недавно закончился. И слава Богу.

- С Принцем? Это еще что значит? Парня так своего называла?

Совсем как Скорос… Кольнуло сердце. Как запретить проклятому вспоминать Василину?

- Ага, парня. Только принца. Настоящего. Из Монако, прикинь. Их, походу, там как собак нерезаных. Поехала туда развеяться и зацепила одного. Сюда за ней примчался. Придурок полный. По-русски ни бельмеса. Но пафосный такой, с переводчиком ходил. Только наша мадам его жестко футболила. Он стал напиваться с горя… Водки хряпнет и начинает под окнами орать.

- А Герман Эдуардович терпел?

- Так ему нравился принц. Антонио его звали. Привечал паренька, хоть серенады пой. Правда, не пел Антоша, слава богу.

- Интересно, как они общались с Лизкой? Если тот ни бельмеса?

- Легко. Она же в РУДН учится. Пятый курс.

- Это что такое?

- Университет иностранных языков. Так что ей Антонио – как тренинг языковой, заметь, очень даже к месту. Да и неплохой он парень. На самом деле он испанец. Испанский принц, - хохотнув, подчеркивает Иван. – А Лизавета как раз по профилю английский, французский и испанский изучает. И неплохо надо сказать учится. Легко даются языки- кто бы мог подумать. Такая фифа, да при таком отце – вообще могла бы балду пинать. А ей нравится.