Дамиан понял намёк. Он остановил тюремщиков, которые предлагали помощь, отмахнулся от злобно рычащего, но хорошо, что уже переставшего так громко лаять Бренана, а затем полностью сосредоточился на мне. Он преодолел оставшееся расстояние между нами и взял меня за руку.

Я знала, как его остановить — обычно хватало намёка на охлаждение отношений, возвращение от личных, близких к формальным. Но и он успел найти способы, как меня умиротворить. Прикосновение к руке, долгий взгляд глаза в глаза. Он прекрасно знал, что нравится мне, и пользовался этим. В его тёмных глазах можно было утонуть, забыв о том, что нас разделяло. Так обычно и происходило, когда я злилась на него — вскоре уже и не могла вспомнить причину.

Но не в этот раз. Судьба Бренана, несомненно, важнее мужской привлекательности Дамиана Дэбрэ.

— Я не уйду, я не оставлю Бренана без помощи, — сказала я. — И вы можете на меня так не смотреть, виконт Дамиан. В этот раз я не сдамся вашим чарам.

Он вздохнул и отпустил мою руку. Вот и хорошо, а то недолго было и растаять от его близости.

— Я не хотел бы говорить об этом тут, Майя. Здесь не лучшее место для нашей беседы.

— Но вам придётся, потому что я никуда не уйду, пока не увижу, что Бренан остаётся с нами, — ответила я. — Что происходит? Он что-то нарушил?

— Нет.

— Тогда почему вы позволили всё это?

Дамиан провёл ладонью по густым тёмным волосам, растрепал их немного и стал выглядеть ещё привлекательнее. Он больше не пытался притворяться бесчувственной статуей, и я могла видеть по его лицу: он расстроен и непреклонен одновременно.

— Это временная мера, Майя, из-за моего отъезда по службе. Туда, куда мне нужно будет уехать, Бренана я взять с собой не могу. И не вправе оставлять его здесь без надёжной охраны. Потому Бренану придётся провести какое-то время под присмотром. За ним там будут хорошо следить, я в этом уверен, всё договорено.

Один из охранников поддакнул:

— Так и есть, леди, не беспокойтесь. У хартмана будет вода, корм, подстилка, возможность выйти в тюремный двор и сделать свои дела. Всё с ним будет хорошо. Мы его не обидим, поверьте!

Бренан, всё это время молчавший, начал жутко рычать и подвывать.

Как же больно быть свидетелем мук человека, лишённого такой естественной, привычной всем по праву рождения возможности высказаться, попросить о помощи, объясниться.

Я всегда считала наказание Бренана дикостью, дикой несправедливостью, но сейчас, кажется, возненавидела случившееся с ним окончательно. Даже приговорённый к казни имеет право на последнее слово. А Бренан лишился его на годы. Он никак не мог себя защитить. И что бы он ни сделал, я не понимала тех, кто оправдывал в его отношении такую жестокость.

— Я не позволю вам, виконт Дэбрэ, так с ним поступить всего лишь потому, что вам так удобно, — сказала я, окончательно перейдя на «вы» и формальное обращение по титулу. — Бренан должен остаться здесь, с нами — со мной и Софи. Усильте охрану, делайте, что хотите, но Бренан не вещь, которую можно отдать на сохранение. Он человек, и что бы он прежде ни сделал, он не заслужил настолько пренебрежительного и жестокого отношения. Или для вас его верность, его служба, в конце концов, его готовность участвовать в битве с демоном в обличье собаки — сражаться когтями, зубами, без оружия и без сил — не стоит вообще ничего?

Дамиану мои слова не понравились. Но я и не хотела быть с ним любезной, и он это понимал.

— У меня нет другого выхода. — Он тяжело вздохнул. — Майя, милая, послушай. Сегодня я уезжаю, вернее, из дома уезжаем все мы, только в разные места. Мне нужно как можно скорей пересечь всю страну. Там меня ждут. И работа предстоит сложная, крайне опасная. Я хотел сообщить это тебе как-то иначе, подготовить, всё объяснить, но как бы там ни было — нам всем придётся уехать. Я отправлю тебя к другу, он приютит тебя и сможет защитить. Софи отправится с тобой, ведь нельзя молодой женщине просто так жить в доме холостяка. А Бренан побудет в тюрьме, пока мы все не вернёмся домой.