– Вот так мы, одинокие женщины, помогаем друг другу проводить скучные дни во дворце, – чуть задыхаясь, прошептала мне Юй, двигая плечами в ритм движений головы Лю. А дальше они обе опустились на колени друг перед другом, и Лю, откидываясь на хлопковое полотно, приняла свою подругу на руки, как ребенка.

Потом между двух великолепно круглых ягодиц актрисы появилась ласкающая их рука Лю. Рука эта на мгновение отвлеклась от своего занятия и выразительно поманила меня.

Сопротивляться было не только глупо, но и невозможно.

– Скажите, дорогая Лю, зачем вы это сделали, разве нам с вами было плохо вдвоем? – вежливо, но не очень искренне спросил я ее как-то, улучив момент, когда Юй Хуань была от нас достаточно далеко.

– Она замечательная, и для нее я сделала бы все что угодно. Возможно, отдала бы жизнь, – очень серьезно отвечала эта дама.

Через полтора года мне пришлось вспомнить эти слова.

Мы не обижали Лю, ей доставалась ее доля радости – мы с Юй вместе и с удовольствием доводили ее до сладких судорог, обмениваясь взглядами и улыбками. Но все же Лю явно вела дело к тому, что роль ее в этой пьесе становилась все менее значительной – почти такой же, как у двух-трех служанок, которые всегда сопровождали эту верховую пару в их приезды ко мне и терпеливо ожидали ее в первом дворике.

Я уже тогда мог, конечно, догадаться: в актрисе Юй Хуань все было не так. Слишком красива, слишком хорошо воспитана и образованна, слишком деликатна и покорна. Но, видимо, догадываться о чем-либо не хотелось: потом, потом. Более того, подозреваю, что, если бы даже передо мной открыли тогда книгу будущего – Алтын-судур, и я обнаружил бы в ней все, что несла в мою жизнь актриса по имени Яшмовый Браслет, я захлопнул бы книгу, зажмурился и сделал вид, что там были только сияющие белизной страницы.

…Во внешнем саду застучали копыта, зазвучали приглушенные голоса, затем тихий женский смех на два голоса.

– Простите навязчивую женщину, которая – представьте себе – снова пришла мешать вам, – застенчиво сказала она, возникая в воротах и прислоняясь раскрасневшейся щекой к их темному морщинистому дереву. В ответ на ее обезьянью гримаску можно было только расхохотаться.

Лю скромно стояла сзади, потупив глаза.

Совещание по вопросу о ведьмах проходило – в чисто местном духе – под сенью деревьев у меня в доме, во внутреннем саду, в беседке посреди пруда. Главным героем на нем был похожий на проворного ежика юноша Ван, который занимался в торговом доме счетами, цифрами, бумагами – но лишь теми, что имели какое-то отношение к имперской письменности.

Как человек кисти и тушечницы, Ван был существом, стоящим в имперском обществе куда выше, чем скромные торговцы или воины. Шутка сказать, ведь он мог когда-нибудь сдать императорские экзамены и стать чиновником. Но тогда пришлось бы получать куда меньшее жалованье, чем у нас. А ведь совсем чуть-чуть – и удастся купить на заработанные здесь деньги домик родителям в городке Ханчжоу на каналах, наверняка размышлял юноша Ван, раздираемый противоречиями.

Маленький Ван – так, по местным обычаям, называл его я: приставка «маленький» уместна для любого, кто младше тебя хоть на год. Но если бы Ван стал чиновником, даже низшего ранга, я как вежливый человек должен был бы воздерживаться от такого обращения.

Будучи очевидно умным письмоводителем, Маленький Ван, конечно, задавал себе вопросы, чем занимаются в торговом доме Сангак и особенно старый Юкук. Деньги – нет спора – вещь серьезная и любят, чтобы их защищали и охраняли, но не до такой же степени… Первые несколько месяцев его работы мы искренне надеялись, что Ван не сможет слишком хорошо разобраться во всех операциях дома в целом. А потом, когда стало очевидно, что юноша весьма умен, мы придумали другой подход – отправили Вана с караваном на запад, в штаб-квартиру торгового дома. Он вернулся с пятнами загара на лице и совсем иными, повзрослевшими глазами. И с тех пор, как множество имперских юношей его поколения, мечтал об одном: снова отправиться в земли необъяснимых чудес и странных удовольствий.