Я и подумать не могла, что живу бок о бок с одним из главных филантропов страны.

– Почему именно каратэ? – удивляюсь я, глядя на огромные цифры, направленные на поддержку этого вида спорта.

– Как-то Анвар Эльдарович признался, что в юности очень увлекался каратэ, – говорит Валентина Андреевна. – Так что, я думаю, это элементарное стремление человека сохранить в душе лучшие годы жизни. И, возможно, попытка таким образом ненадолго вернуться в молодость.

– Потрясающе, – восхищенно тяну я, листая страницы.

– Да, Анвар Эльдарович был потрясающим человеком, – соглашается женщина. – А вы, Валерия Романовна, значит, будете его преемницей?

Я вскидываю настороженный взгляд, и женщина поясняет:

– Я знаю о недуге Алаева. Он сам мне поведал. Сказал, что в ближайшее время пришлет того, кто его заменит. И вот к нам пришли вы.

В серых, необыкновенно добрых глазах Валентины Андреевы искрится надежда, и я смущенно отвечаю:

– Если честно, я пока не знаю, как сложится дальше… Наверное, еще рано об этом говорить.

– Я вас понимаю, – кивает она. – Просто мне бы очень хотелось, чтобы наш фонд продолжил существование. Ведь он несет так много света в этот затянутый мраком мир.

– Что правда, то правда, – отзываюсь тихо.

Стоит мне представить ребенка, которой благодаря дорогостоящей операции, спонсируемой фондом, наконец смог увидеть лица родителей, как в носослезных каналах тотчас ощущается характерный зуд. В последнее время я жутко сентиментальна.

– Валерия Романовна, вы в порядке? – тревожится Валентина Андреевна. – Я вас расстроила?

– Нет, все хорошо, – стряхиваю меланхолию и пытаюсь улыбнуться. – Просто я нахожусь под большим впечатлением. Вы стольким людям помогаете, столько жизней делаете лучше.

– Это заслуга Анвара Эльдаровича. Деньги-то его, – улыбается она. – А мы просто подыскивает интересные проекты и стараемся грамотно распределять финансирование. Но я скажу вам откровенно, быть причастной к благому делу чертовски приятно.

Как обычно, я засиживаюсь в фонде до вечера. Домой возвращаюсь в шестом часу и застаю на кухне зареванную мать. В столь сложное время слезы – привычное дело, но сегодня она кажется особенно печальной.

– Что такое, мамуль? – спрашиваю я, обнимая ее сзади.

– Сегодня вообще ничего не смог съесть, – всхлипывает она. – Три ложки в рот, и через секунду все обратно. Мне так жалко его, Лер. Так жалко!

Кладу подбородок на ее подрагивающие плечи и глубоко вдыхаю родной аромат. Родительница пахнет детством, паровыми котлетами и немного духами.

– Держись, мам, – прошу негромко. – Я рядом.

Через пару минут она берет себя в руки. Кормит меня ужином, а затем просит подняться к Анвару Эльдаровичу. Дескать, он хотел меня видеть.

Пока иду в его комнату, чувствую, как сосет под ложечкой. От страха, волнения и неопределенности. Я ведь до сих пор не приняла решение относительно будущего. До сих пор не знаю, что ответить, если Анвар Эльдарович вдруг снова поднимет вопрос о наследстве.

Поздоровавшись с сиделкой, опускаюсь в кресло и тихонько подаю голос:

– Анвар Эльдарович, это Лера. Вы меня звали?

Первые мгновения мужчина никак не реагирует. Может, он уснул и не слышит? Однако спустя секунд десять его веки вздрагивают и тяжело приоткрываются.

– Лерочка, – хрипит он, давая понять, что узнал. – Ты была в моем фонде?

– Да, была, – заверяю с жаром. – Я каждый день туда хожу.

– Хорошо. Очень хорошо, – он снова закрывает глаза. – Не бросай его, Лера. Это лучшее, что я когда-либо делал.

К горлу опять подкатывает. Стискиваю зубы и держусь.

– Я… Я не брошу, – вырывается помимо воли. – Не брошу, Анвар Эльдарович.