- Там следы были, - наконец сказал Хабаров. – От машины. Явно российский автомобиль, я фотографии сделал. Даже спички валялись.

Я таки всхлипнула и разревелась. Уже второй раз при Хабарове плачу, ну, вот куда это годится?

- Ты чего? – испугался он. – Я этого гада из под земли достану, дам соху и мотыгу, он мне это поле вручную засеет, гарантирую. Только… не плачь.

- Это было моё любимое платье! – сквозь слезы выдала я.

Говорить, что оно единственное выходное, как-то стыдно. Что я много лет трачу деньги в основном на ребёнка тоже. Зачем ему знать это? Он наиграется, уедет обратно в свою блестящую жизнь, а я тут останусь. Тут моя жизнь, тут дочка привыкла, тут уровень трат соизмерим с моей зарплатой.

- Я тебе новое куплю. Десять, а лучше двадцать, или даже тридцать.

- Не нужно, - устало отмахнулась я. – Отвези меня домой. И прости… за Клаву, за пшеницу…

- Брось, - ответил Хабаров. – Танец с Клавой это возможно не лучшее, но определено самое удивительное событие в моей жизни.

До моего дома доехали в молчании. Деревня спит, на длинную улицу всего семь фонарей.

- Пошли я тебе руки обработаю, - предлагает Хабаров.

- Не нужно, - сразу пугаюсь я. – Дочка напугается проснувшись.

Вру, естественно, ребёнок ночует у родителей, не оставлять же одну, она для меня кроха. Но пускать Хабарова в пустой дом страшно. Я слишком опустошена, слишком устала, слишком… любви хочу. Не нужно подпускать змея искусителя так близко в момент полной безоружности. Опасно.

- Колючка, - вздохнул Хабаров. – Давай сюда свои ладошки, аптечку достану.  

Ладошки он поливал минералкой, тёр салфетками, чем-то мазал… когда вскрикнула, даже подул. Странно видеть Хабарова таким. Волосы взъерошены, рукава небрежно закатаны, сама рубашка в золе, на носу тоже пятнышко, мне стереть хочется, но я не буду. Тихо радуюсь, что трезвая. Трезвая я в разы разумнее.

- Я пойду, - говорю, и свои ладошки отнимаю. В конце концов не так и больно, если быть честной. – Спокойной ночи.

Взгляд Хабарова укоризненный, прям так и говорит о том, что спокойной ночи не будет. А вот я точно упаду на постель и сразу вырублюсь, если конечно не стану думать о внезапно свалившемся мне на голову миллионере.

- Упрямая ты.

Я кивнула, что есть, то есть, не отнять. Открыла дверцу, чтобы выйти, и напоследок все же повернулась к Хабарову. Зря. Он словно этого момента ждал, я буквально повернулась в его губы. Неожиданно мягкие, а так и не скажешь. Нежные, миллионерские… Хабаров дымом пахнет, да и я наверное насквозь пропахла им.

Не хочу касаться его, но этот недопоцелуй… надо что-то делать. Прекратить, желательно, прямо сейчас. Но я положила руку на его плечо, одну, вторая так и замерла на дверце автомобиля. Хабаров принял это, как приглашение. Оказалось губы мягкие, но одновременно твёрдые. Настойчивые. Обещают много, и так поверить хочется… Хоть на ночь. Касаюсь его языка своим и словно трезвею. По крайней мере начинаю соображать, напоминаю себе – Хабаров моя погибель. Отстраняюсь, Хабаров чуть слышно стонет огорченно, а я так вовсе кричать готова. Ничего, перетерпится.

- Спокойной ночи, - напоминаю я и выхожу. И кричу все же, правда уже от страха, а не от сексуальной неудовлетворённости. Кричу матом, что меня не красит. – Блядь! Сука!!!

Зажимаю рот рукой. Вглядываюсь в темноту. Смеюсь. Утка, долбаная утка!

- Что там? – встревожился Хабаров вылетая из машины.

- Твоё сторожевое пернатое.

- И правда, - согласился Хабаров посветив телефоном. – Моё.

Домой иду – улыбаюсь. Ладно хоть не видит никто в темноте. Вот столько всякой бяки случилось, а мне хорошо. Абсурдная я. А Хабаров сзади мучается, пытаясь запихнуть утку в свое мазератти, которое не мазератти вовсе.