Двигает ко мне.

– Сама ешь. В столовке похаваю.

Ёжик мой.

– Пополам?

– Пополам, – соглашается.

Уперев подбородок в кулак, смотрит, как я съедаю свою половину.

– А пацанам мамы по утрам омлет жарят. Или кашу варят.

Делаю глубокий вдох, чтобы не сорваться снова в какую-нибудь неуместную сейчас эмоцию.

– Как же повезло пацанам, у которых есть мама. Очень жаль, что я не твоя мама, Артём. Может и кашу бы тебе сварила. – Передаю ему ложку и йогурт. – Ну что, кто ещё хочет упрекнуть меня в чём-нибудь с утра? Может ты, Соня?

Соня в ответ улыбается широко-широко и с упоением размазывает по щекам смесь.

– Ты, может, тоже недовольна тем, что я не твоя мама? Уж простите, дорогие мои. Могу напомнить, где ваши родители, но не хочу портить всем с утра настроение ещё больше.

Артём бросает на меня быстрый понурый взгляд.

Знаю я этот взгляд – он всегда так смотрит, когда чувствует себя виноватым. Но, конечно, извиняться он не станет.

Упрямый и гордый.

– Ладно, давай, жуй скорей. Нам надо бежать, иначе твоя класснуха мне устроит такой разбор полётов, что ты потом сто раз пожалеешь, что я не твоя мама.

– Одевайся, я за Сонькой присмотрю.

Моргаю брату вместо слов благодарности.

Надеваю приготовленную и выглаженную с вечера блузку, плотную юбку. Собираю волосы в высокий хвост. Макияж не успеваю. Да и фиг с ним…

Без удовольствия смотрю в отражение. Зеркало уже давно показывает мне не энергичную двадцатидвухлетнюю девушку, а побитое жизнью существо, для которого каждый новый день – это бой.

Господи, как же я устала. Как я устала!

Однако сегодняшний день может решить часть моих проблем, и я очень надеюсь, что всё пройдет удачно.

Выхожу.

Тёма уже в коридоре натягивает на извивающуюся Соньку зимний комбез.

– Давай мне. Одевайся сам.

Запечатываю Соньку в комбинезон, повязываю шарф, скрывая личико почти полностью, и укладываю её в автолюльку.

Так, смесь взяла, памперсы, сумка, ключи, телефон…

Выходим в серое, ещё сонное утро.

В зимнем воздухе отчётливо пахнет свежестью, морозом.

Меня пробивает крупная дрожь. Но не от холода, а от мысли о предстоящем дне. Как я собралась всё это провернуть?

Ничего. Я справлюсь. Как всегда справлюсь.

Но внутри где-то на донышке души копошится усталость. Настоящая, глубокая, нечеловеческая усталость. Мои ресурсы на исходе. Сил так мало, что они больше похожи сейчас на тонкую ниточку, которая вот-вот порвётся.

Только я не могу себе позволить такой роскоши. Потому что, если я не вывезу, кто будет держать наплаву этих двоих?

На привычном месте нас ждёт моя «ласточка» – старая убитая девятка. Краска облезла, бампер съела ржавчина, дверца со стороны водителя открывается только после того, как хорошенько пнёшь и дёрнешь за ручку.

Я не могу смотреть на свою машину без слёз.

Артём стыдится со мной ездить.

И только Соньке, радостно болтающей ножками в воздухе, абсолютно фиолетово, что машина наша больше похожа на груду металлолома.

– Тёма, бегом, – поторапливаю брата, который ещё плетётся от подъезда.

Пристёгиваю автолюльку сзади, закрепляю ремни безопасности.

Из-под сидения достаю пакет – а вот и форма физкультурная. Сам же зашвырнул и забыл, гений.

Тёма, молча закатив глаза, садится на переднее. Достаёт телефон и тут же погружается в экран.

Секунда – и его уже нет в моём мире.

Дорога до школы как всегда короткая и нервная: кто-то сигналит, кто-то подрезает.

Люди с утра – невыносимы.

Переключаюсь с первой на вторую передачу, молясь про себя, чтобы машина дотянула до зарплаты, которая будет теперь вообще непонятно когда.

Торможу у ворот школы.