Потому что в Табаторе сейчас зима, и в моем чемодане свитера и джинсы, а не купальники.

— И вообще, ты же не хочешь, чтобы я поймала тепловой удар?

Впрочем, в машине мне это не грозило, но из вредности кофту я все-таки не натянула. А потом и вовсе забыла про наши конфликты: мы поднялись по горе, вынырнули из джунглей и выехали на серпантин, извивающимся вдоль океана. Небо над ним постепенно из темно-синего приобретало фиалковые оттенки, менялось, будто волшебные клубы дыма уличных фокусников, вспыхивало искрами, словно там проявлялись горы или целые облачные города, и так до тех пор, пока его не прорезали оранжевые лучи рассвета.

Как глаза моего истинного.

Я оторвалась от прекрасного зрелища рассвета на океане и украдкой посмотрела на мужчину рядом. Его не интересовали ни рассвет, ни океан, а что интересовало — для меня загадка. Он сам для меня загадка.

Пока раздумывала над этой мыслью, водитель свернул вглубь острова, проехал через широко распахнутые кованые ворота и остановился перед большим особняком в старинном вилемейском стиле: камень и дерево, белые колонны, высокие окна, обнимающие здание широкие веранды и балконы. Этот дом больше похож на семейное гнездо, чем на берлогу холостяка. Хотя, я понимаю, что строить его могли для клана или стаи, а жить Рамон может здесь один. Иначе он бы меня сюда не привез? Или привез бы?

— Мне нужно о чем-то знать? — интересуюсь я, когда он помогает мне выйти из машины. Или о ком-то? — Чтобы не получилось, как с тропиками.

Верховный колеблется: на долю секунды, потому что тут же расслабляется, насколько вообще умеет расслабляться.

— Сейчас все спят.

— Все — это кто?

Вопрос получается риторическим, потому что топот шагов я улавливаю почти сразу. Вычленяю из общих звуков пения птиц и стрекота цикад. На веранду буквально выбегает девушка с длинными рыжими волосами, перепрыгивает через ступеньки и, игнорируя меня, бросается на шею Рамону.

Все, что я успеваю понять — она человек.

— Я соскучилась! — пропела рыжая, а у меня будто слетели тормоза. Я инстинктивно выбросила руку вперед, дергая девчонку за волосы и буквально оттаскивая ее от моего истинного.

Истинного.

Только моего.

— Ай! — взвыла она, а мое тихое рычание перекрыл угрожающий рык верховного. Волна звериной силы остановила меня, отпихнула от девчонки: Рамон перехватил меня за талию, прижимая к своему телу и не позволяя моей волчице порвать соперницу на рыжие клочки.

«Он мой. Мой. Мой!» — продолжала волчица биться внутри, но в объятиях пары начала успокаиваться.

— Твою ж мать, — пробормотала девица, проводя пальцами по щеке, где набухал кровавый след от моих когтей. Глаза у нее при этом стали огромными-огромными. — Она волчица?! Какого беса?

— С рождения волчица, — выплюнула я.

— Молчать, — Рамон голос не повысил, но у меня по спине пробежали морозные мурашки, и это при такой жаре!

— Мишель, в дом, — приказал он рыжей.

Она разразилась длинной истеричной тирадой на вилимейском, даже слезу пустила, указывая ему на щеку.

— Приложи лед и позвони Матиасу. Скоро вернусь.

Последнее обещание царапнуло, но высказаться мне не позволили.

— Ты — со мной.

Как будто у меня был выбор: меня подхватили за локоть и повели в другую сторону. Мы обошли особняк, обогнули большой бассейн и оказались в беседке с крышей из пальмовых листьев. С видом на океан и на два небольших коттеджа, расположенных уровнем ниже. Только тогда Рамон меня отпустил и, впившись темным взглядом в мое лицо, поинтересовался:

— Что это было?

Хотела бы я знать. Чем дальше мы отходили от рыжей, тем спокойнее я становилась. А когда меня окончательно отпустило, поняла, что еще ни разу не нападала на людей. Я вообще ни на кого не нападала. Без предупреждения и причины.