– Алина, привет! – Кирилл протянул руку через весь стол и накрыл мою кисть своей. Его пальцы были сухими, теплыми, мягкими. Точно я коснулась горячего песка на пляже. Точно прикоснулась к раскаленной гальке. Точно ощутила поверхность обжигающего солнца, но оно почему-то не ранило меня, а мягко окутало одеялом из внезапно загоревшихся в венах чувств.

– Привет, – тихо ответила я, улыбаясь шире пересохшими губами. – Прости, я никак не могу прийти в себя. Со мной такое… впервые.

Я опустила взгляд, рассматривая, как пальцы Кирилла медленно создают невидимые рисунки на моем запястье, запуская эмоциональный огонь и прокладывая для него путь к хрупкому девичьему сердцу.

Кир помолчал некоторое время, а после снова спросил.

– Помнишь, ты хотела все обо мне узнать? – Кир мягко улыбнулся. Я кивнула и сжала его руку. – Тогда прошу тебя сделать заказ, а после будешь только слушать.

– Еще я могу кивать, – усмехнулась я и немного расслабилась. Мне понравилось, что для Кирилла не стало проблемой мое странное настроение, хотя я бы в таком случае сочла себя полнейшей идиоткой.

К нам подоспел официант. Я заказала мидии в сливочном соусе, стейк катрана и, вопреки правилам, красное сухое вино вместо белого. К тому же, мне предложили то самое, наивкуснейшее, которое я теперь решила покупать везде, где только можно.

Кирилл начал свой рассказ с воспоминаний о детстве и сразу же меня удивил. Оказалось, что он родился здесь, в Крыму, в самом маленьком городе полуострова – Алупке.

В моем представлении, да и по опыту, жители Крыма всегда характеризовались как невероятно говорливые, громкие, эмоциональные люди, способные рассмешить, заболтать и озадачить одновременно. От них веяло солнцем, смехом, засушливыми степями и ленивыми вечерами в гамаке под раскидистым деревом.

Кира же был не такой. Он ассоциировался у меня с вечерним мегаполисом, где жизнь хоть немного и замедлялась, но все равно продолжала пульсировать точно сердце в груди спящего бетонного великана. Кир притягивал к себе ненавязчивой уверенностью, деловитой усмешкой и поэтичной грустью вечно устремленного к мечтам человека. Он не казался мне легкомысленным, но был простым и легким на подъем. В его глазах все время сквозило время, в бликах на влажной, зеленой радужке читались мысли о прошлом, настоящем, будущем. Было в Кире что-то загадочное, таинственное, но при этом очень родное, свойское, понятное. Он внушал мне спокойствие. Рядом с ним хотелось притормозить и никуда не бежать. Хотелось чувствовать все, что накатывало бурной волной, здесь и сейчас – в том моменте, в котором мы и находились. Без планов и расчетов.

– Удивительно. Ты не похож на крымчанина, – сказала я тихо, задумчиво рассматривая четкий профиль Кира. Он смотрел на темнеющую морскую воду, подсвечиваемую закатом.

– Просто я давно уже живу в Москве, – пояснил Кир. – Мои родители были рады от меня избавиться. Это, конечно, шутка, но, как говорится, в каждой шутке…, – он мягко засмеялся. – В детстве я был тот еще бунтарь. Странно, как такой непокладистый сын мог получиться у матери-учительницы математики и отца-дирижера симфонического оркестра. Да… Все шишки, приключения и скандалы были мои. Однажды я с друзьями даже уплыл в море на плоту. Ух, что бы с нами было, если бы не местные рыбаки. Когда нашу скудную посудину разнесло волнами, они на катере доставили нас на берег и сдали родителям. Помню, после того случая я не гулял целый месяц. Зато какой адреналин! А однажды…

Кир рассказывал о своих приключениях, а я представляла его ребенком – худощавым парнишкой с растрепанной шевелюрой и разбитыми коленками, на которых каждый шрам – свидетель эпичной истории. Все это было мне знакомо. Каждое его слово вызывало приятную дрожь в животе, натягивало на мое лицо широкую улыбку и уносило в облака удовольствия от ласковых воспоминаний.