Инна знала, что сделала ему больно своими откровенными словами, но по-другому просто не могла поступить. Она никогда не обманывала Ивана, ничего не обещала. Сразу поставила в известность, что не ищет себе мужа, с которым будет счастлива до гроба. Когда-то она мечтала о муже, о детях, о тихих семейных вечерах. Сейчас же Плетнёва необратимо изменилась. Женщина себя знала, поэтому прекрасно понимала, что если позволит себе зайти с Губаревым дальше и создать семью, то будет чувствовать себя запертой в клетке, даже если он и не будет давить на неё. Для Инны любое обязательство означало посягательство на её независимость. Вот такой вот психологический нюанс, который не позволит ей стать хорошей женой.

— Как всегда жестоко откровенна, — пробормотал Ваня. — И чем же я тебе не подхожу, а? Я тебя ни в чем не ограничиваю, не пытаюсь переделать под себя, принимаю такой, какая ты есть! Что тебе ещё нужно?

Плетнёва резко выдохнула, пытаясь не реагировать на слишком эмоциональную реакцию Губарева.

— В том то и дело, что мне ничего не нужно, — устало произнесла женщина. Сегодня мужчины решили вытащить из неё все жилы. Сначала фееричное появление Маркова, потом не менее фееричное предложение Губарева. Словно сговорились. — Есть женщины, которые просто не созданы для роли чей-то жены. Я одна из них. Ваня, я с самого начала говорила тебе, что тебе не следует рассчитывать на что-то серьезное, и тебя это абсолютно устраивало. Что сейчас изменилось?

— Раньше я не любил тебя, — рявкнул Губарев и рукой саданул по рулю. — Раньше я рассматривал тебя лишь как красивую и удобную любовницу. Раньше я никогда не сходил с ума по женщине! Такие ответы тебя устроят? Я люблю тебя, понимаешь! Люблю!

Инна промолчала. Ей нечего было ответить на его признание. Он ей сильно нравился, с Ваней было хорошо в постели, Губарев был веселым и умел развеселить, но Плетнёва его не любила. Она вообще не знала, способна ли полюбить мужчину после того, что с ней сделал Марков. В ней умерла какая-то важная часть и реанимации не подлежала.

— Молчишь? Нечего сказать? — усмехнулся Иван, да только улыбка больше напоминала оскал раненного животного.

А что тут скажешь? Солгать? Инна могла сказать неправду, но это только ухудшит положение, да и не поверит ей Ваня. Пожалеть? Хуже безответности может быть только жалость. Плетнёва не хотела унижать Губарева своими бессмысленными сожалениями.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? — устало отозвалась Инна. — Я не могу ответить тебе тем же. Ты мне нравишься, Вань. Сильно нравишься. Достаточно сильно, что я еще не убежала от тебя, хотя уже давно вижу, что ты слишком сильно привязался ко мне. Если честно, именно отношения с тобой в моей жизни больше всего напоминают нормальные с общепринятыми стандартами, но большего от меня не жди. Это мой максимум.

Плетнёва просто не представляла, что сможет кого-то впустить на свою территорию или же переехать в другой дом. Мой дом — моя крепость. Её кредо по жизни. Как только Инна начала зарабатывать, она сразу свила для себя и Лизки гнездо, и просто физически не могла туда кого-то допустить. Она не могла представить, что кто-то будет там разбрасывать носки или делать перестановку. Инна ревностно относилась к своим границам и жестко отстаивала их. Отношения — это всегда диалог, умение найти компромисс и принятие недостатков партнёра, и именно на это Инна не была способна.

— Ванечка, решай сам, нужны ли тебе эти недоотношения, — мягко произнесла Инна, — потому что большего ты от меня не дождешься.