Марья Коваленко Ложь между нами

Никто не создан для счастья. Всё сами!

Отрываюсь от подушки под вой будильника.

О том, что для подъема слишком рано, понимаю лишь спустя несколько секунд. Еще через мгновение доходит, что звенел не будильник.

– Откройте, пожалуйста! – доносится со стороны двери.

Незнакомый женский голос и новый звонок заставляют сбросить одеяло. По телу проносится дрожь. Я не жду гостей. Никто не мог попасть в жилой комплекс без приглашения.

– Твою мать… – шиплю сквозь зубы, быстро оглядывая спальню.

На пуфе шелковый халат. На дверце шкафа мужская рубашка. На кровати две подушки. Одна с отпечатком головы, другая нетронутая.

За какой срок можно привыкнуть спать с мужчиной? Не к сексу с ним, а именно спать. Пазлами. Уткнувшись носом в подмышку, положив руку на мускулистую грудь. Наверное, за месяц или год.

А если это самый невыносимый мужчина на свете? Эгоист без тормозов и совести!

– Откройте! – вырывая из невеселых мыслей, снова доносится из коридора.

– Кого там принесло? – ворчливо, словно мне не двадцать восемь, а все восемьдесят два, произношу я и набрасываю на плечи халат.

За пятнадцать шагов до двери успеваю скрутить длинные волосы в старческий пучок и даже глянуть в зеркало. Пожалуй, зря. Там все та же тень. С бледной кожей и искусанными губами. Похудевшая за последние месяцы настолько, что остались только глаза и скулы. Не женщина, а так…

– Пожалуйста, Диана… Охрана сказала, что вы дома. – В голосе за дверью будто что-то ломается. Тон больше не требовательный, а скорее отчаянный.

– Сейчас.

Руки подрагивают, когда прикасаюсь к ключу. Нужно сделать два оборота, но что-то останавливает. Тревога вгрызается в грудную клетку, сжимает сердце странным предчувствием.

Вряд ли кто-то сможет причинить мне вред. Самое худшее, что могло случиться, уже произошло. Но медлю. Мысленно считаю до пяти и лишь потом распахиваю дверь.

– Спасибо, – глухо произносит моя молодая гостья, и пока я пытаюсь прийти в себя от неожиданности, вручает мне ребенка.

Розовощекого карапуза. С длинными светлыми ресницами, мягкими блондинистыми волосенками и требовательными пухлыми губами.

Никогда не верила, что новорожденные малыши могут быть похожи на своих родителей. Однако сейчас верю. Этот похож! Не нужны никакие тесты. Передо мной крошечная копия своего отца.

– Клим… – Горло першит как после глотка горячего чая. – Его здесь нет. Мы больше не вместе.

Нужно вернуть ребенка, но я не могу. Словно самое ценное на свете, прижимаю к груди маленькое чудо и чувствую, как сердце устраивает за ребрами настоящий погром.

– Знаю. Мне сказали, что он уехал.

Девушка – в нашу первую встречу Клим называл ее Евой – медленно пятится к лифту.

– Постойте!

Я уже совсем ничего не понимаю. Спешу за ней, протягиваю малыша. Но она лишь отворачивается.

– С вами ей будет лучше. Там в папке… – гостья взглядом указывает на пакет у двери, – есть мой отказ и контакты заведующей детским домом. Она в курсе, как все устроить.

У меня будто пол из-под ног ускользает. Несколько месяцев назад из моей жизни исчез любимый мужчина. А сейчас…

– Я не смогу оставить дочку, – со слезами произносит Ева, входя в кабину лифта. – Мне не позволят. А вы полюбите мою малышку… Всем сердцем, как и его отца.

Она смахивает со щек влагу и, пока я ищу нужные слова, двери резко закрываются.

Полгода назад

– Диана, закончили. Можешь одеваться.

Алла, мой гинеколог и одновременно давняя знакомая, снимает перчатки и переходит за рабочий стол.

– Все в порядке? – Плавно спускаюсь с гинекологического кресла.

– Да. Как и в прошлый раз. Как и в позапрошлый. – Она оглядывается с серьезным видом. – Можно беременеть. Хватит бизнесвумен из себя строить. Ты же хотела ребенка.

– Хотела, когда была замужем. Сейчас я одна.

У меня нет никакого желания обсуждать детей или свой развод. За прошедший год кто только ни спрашивал проклятое: «Как ты?», будто развод – это что-то вроде сифилиса. Но Алла, кажется, настроена решительно.

– После выкидыша прошло уже несколько лет. Прекрати бояться. Вы с Шаталовым вроде бы мирно разошлись. – Алла хмыкает. – Как современные. Возьми этого быка за рога. Пусть забахает тебе прощальный подарок.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Прикрыв глаза, делаю медленный вдох.

Шесть лет назад я не сказала Марку о беременности. Струсила. Дотянула до такого срока, когда принимать меры стало поздно. А потом, наивно надеясь, что из нас может получиться нормальная семья, согласилась выйти замуж.

Одинокой двадцатидвухлетней девушке хотелось сказки. Чтобы не так, как у родителей – с вечными скандалами и холодом. Кто ж тогда знал, что сказок по залету не бывает, а выкидыш может превратить супружескую жизнь в настоящее испытание?