«Изабелла Вальдос, Изабелла Вальдос…» — беспрестанно крутится в моей голове, вытесняя из нее все другие мысли.

Имя моей матери — Изабелла Вальдос. Только никакая она мне не мать. Вот такой парадокс.

Тру ладонью лоб, потом осматриваюсь. Никогда в жизни не было мигрени, но для полного счастья, кажется, теперь меня посетила еще и она. Черт.

Камера, то есть комната, маленькая и безликая, чем-то напоминает больничную палату. Только там все белое, а тут серое. Обстановка: узкая односпальная кровать, прикроватная тумбочка, шкаф. Окон нет, только гладкие стены. Дверь в одной из них ведет в помещение поменьше, где обретаются душевая кабина, раковина и унитаз — все блестит чистотой и чуть ли не стерильностью, пахнет химическим моющим средством.

С грохотом захлопываю дверь в ванную (здесь все двери обычные, на шарнирах, без электроники), несколько секунд просто смотрю на ее серую гладкую поверхность, не моргая, а потом впечатываю в нее кулак. Еще, и еще раз.

На двери остаются вмятины, а я прижимаюсь лбом к прохладному пластику и тяжело дышу, будто бежал. В горле огромный колючий ком, даже сглотнуть не могу.

Так и стою не меньше получаса, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться.

«Ты никогда не унываешь!» — кажется, такое обвинение недавно бросил мне Томас. Видел бы он меня сейчас…

Хорошо, что не видит.

Завтра все пройдет.

***

Сплю, не раздеваясь. Просто в какой-то момент отлипаю от двери в ванную и падаю лицом вниз на кровать, а уже через минуту забываюсь крепким сном без мыслей и кошмаров. Меня будто вырубает выключателем, словно перегорел предохранитель и меня окончательно обесточило.

Просыпаюсь от стука в дверь. Мило, особенно учитывая, что дверь заперта снаружи. Закрыться изнутри в этой комнате невозможно — нет ни замочной скважины, ни шпингалета.

— Не заперто! — отзываюсь с издевкой.

Сажусь на постели, тру лицо, пытаясь проснуться. В комнате нет окна, а у меня ни часов, ни коммуникатора, но по ощущениям еще очень рано.

Дверь открывается, пропуская Изабеллу внутрь. Она, в отличие от меня, выглядит бодрой, я бы даже сказал, цветущей.

— Доброе утро, — улыбается.

Она.

Мне.

Улыбается.

Как ни в чем не бывало, между прочим. Сын проснулся, а мать пришла пожелать ему доброго утра — чем не идиалистическая картина?

— Здравствуй, — отвечаю, встаю, поправляю смятое за ночь покрывало. Есть в этом месте хоть что-то не серое?

Изабелла следит за моими действиями, затем принимается разглядывать меня самого. Изгибает бровь.

— Ты спал в одежде? — спрашивает, оценив мой помятый вид.

Улыбаюсь и невинно моргаю.

— Извини, забыл дома пижаму.

Изабелла складывает руки на груди, затем подпирает одной из них подбородок.

— Ты прав, не подумала, — произносит задумчиво. — Я прикажу доставить сюда вещи со «Старой ласточки», заберешь свои.

— А коммуникатор ты мне вернешь? — Автоматически тру голое запястье. Когда я снимал прибор с него в последний раз? Кажется, два года назад, чтобы заменить устаревшую модель на новинку.

— Зачем он тебе?

— Маме позвонить? — с улыбкой выдаю хорошую, на мой взгляд, версию, но натыкаюсь на холодный взгляд зеленых глаз. Сдаюсь. — Кому я отсюда могу позвонить? — говорю абсолютно серьезно. — Просто привык.

— Хорошо. — Изабелла снисходительно улыбается, принимая мою капитуляцию. — Распоряжусь, чтобы его проверили и, если все в порядке, вернули тебе. Идет?

— Идет, — соглашаюсь.

Она проходит, усаживается на кровать, кладет ногу на ногу, продолжая меня рассматривать.

— Как спалось? — спрашивает.

— Без снов, — отвечаю коротко. — Ты не против, я хотя бы умоюсь? — киваю на дверь ванной. Не привык с утра принимать гостей.