Работа начальника охраны пришлась ему по душе: сутки работаешь, двое отдыхаешь. Оставалось немало свободного времени, чтобы отдохнуть и подправить материальное благосостояние.

Вскоре Василий сошелся с симпатичной девушкой, проживавшей также на Суконке и которую помнил еще совсем девчонкой. Поначалу жили во грехе, не думая о чем-либо серьезном, а потом решили официально оформить отношения. Еще через год родилась дочь. Хрипунов стремился наряжать жену во все лучшее, исполнял ее малейшие капризы. «Надька – девка видная! – размышлял Василий. – Чтобы удержать такую яркую кралю, нужно большие хрусты иметь! Красивым барахлом ее заинтересовать. С шантрапой, с которой сейчас квартиры обносим, много не принесешь… Пойти на крупное дело у них духу не хватит, был бы Петро, обязательно что-нибудь придумали бы. Только где он сейчас? Говорят, что чалится где-то».

* * *

Вскоре невеселые думы об убитых стариках отодвинулись куда-то на задворки сознания. Хрипунов заставил себя поверить в то, что их просто не существовало, и почти сразу же закончились бессонные ночи, без следа улетучился липкий противный страх.

Неделей позже Хрипунова потревожил стук в дверь.

– Иди открой! – сказал Василий, посмотрев на жену.

Надежда подошла к порогу, скинула металлический крючок с дверного косяка и, увидев перед собой рослого ссутулившегося мужчину, удивленно спросила:

– Вам кого?

Гость, в свою очередь, тоже выглядел обескураженным:

– В этой квартире Хрипуновы проживали. Они переехали?

Молодая женщина отступила на шаг в полутемный коридор и громко произнесла:

– Вася, это, кажется, к тебе пришли!

В проеме длинного и узкого коридора показался и сам хозяин. Василий Хрипунов совершенно не изменился – все такой же сухопарый, черноволосый, словно время прошло мимо него. Правда, кожа на скулах будто бы немного пообтерлась и приобрела грязновато-пепельный цвет, да вот еще косоглазие появилось. А так все тот же!

– Петро! – заулыбался Хрипунов, широко раскинув руки. – Неужели ты? Давненько не виделись. – Обнялись, слегка постукивая друг друга по плечам. – А я как раз о тебе недавно думал. Проходи, чего же ты как неродной!

Петр Петешев прошел в знакомый коридор, стены которого еще до войны были оклеены обоями. В комнате лишь малоприметные изменения – все те же зашарканные полы, прежняя старинная массивная мебель с резными дверцами и стенками с облупившимся лаком. Даже занавески на окнах неизменные, разве что заметно выцветшие… Казалось, что время в этой комнате запылилось и замерло.

«Небогато Большак живет», – отметил про себя Петешев.

Сели за круглый стол, покрытый все той же синей скатертью. Рядом с ним стоял продавленный матерчатый диван.

– Петух, – назвал Хрипунов Петешева детским прозвищем, – сколько же мы с тобой не виделись?

– Где-то года четыре, – подумав, ответил Петешев. – С тех самых пор, как ты на чалку попал. Потом, я слышал, тебя на фронт отправили.

– Было дело, – неохотно согласился Хрипунов. – Призвали быстро, даже попрощаться с тобой не успел.

– И как ты там, у хозяина? – поинтересовался Петешев.

– А что там может быть хорошего? – устало отмахнулся тот. – Два года на колючую проволоку пялился. Ты ведь тоже свое оттрубил, знаешь, что почем.

– Знаю… В Воркуте чалился. Гнилое место! Люди мерли, как мухи! Поначалу тяжело было, а потом ничего, как-то пообвыкся… Ладно, чего там будоражить старое, – мотнул он головой, словно стряхивая дурные воспоминания. – Расскажи лучше, как ты сейчас живешь. Чем дышишь? Что это за краля сейчас с тобой?

Василий Хрипунов усмехнулся: