Лишь преодолев изрядный кусок улицы Молотова, Виталий Викторович вдруг осознал, что идет в направлении дома следователя лейтенанта Зинаиды Кац. С грустью подумалось о том, что в их отношениях не все гладко, и винить в этом следовало только самого себя. Остановился у дома на пересечении улиц Молотова и Малой Красной и посмотрел на окна второго этажа. Высокие, резные, с широкими подоконниками, каковые любили мастерить в своих домах купцы. Резные наличники привлекали внимание. Однако жилища из-за большой скученности жильцов не были удобными. Если в прежние времена в квартире проживала одна семья, то сейчас ютились четыре, а то и поболее…

Щелкунов пожалел об упущенном времени. В последнее время он мало общался с Зинаидой, а ведь такая привлекательная и умная девушка долго дожидаться не станет. Это сейчас она таращится на тебя во все глаза, а через год может и не вспомнить. Пора в этой жизни что-то менять.

Виталий Викторович шагнул по направлению к входной двери, а потом поднял взор к тяжелым серым облакам. Но вдруг замер от обжигающей мысли. «А что, если в этот самый момент Зинаида находится с другим? Вот будет смеху… Хотя о чем это я? – недовольно подумал Виталий. – Тут не до веселья».

Уже поднимаясь по скрипучей старинной лестнице, Щелкунов поймал себя на том, что испытывает некоторое волнение, чего не случалось с ним прежде. Приостановился перед дощатой дверью коммунальной квартиры, а потом потянул за металлическую ручку, и тотчас в лицо ударил мясной дух какого-то варева, одновременно раздалось множество звуков разной тональности, каковые можно услышать только в переполненном помещении. Из конца коридора крупная и склонная к полноте девица весело и задиристо воскликнула:

– Зинаида, к тебе ухажер пришел!

Следователь Кац вышла из своей комнаты в том же самом коротком халатике, каковой был на ней в прошлую встречу, и, сделав строгое лицо, одернула соседку:

– Маруся, постыдилась бы говорить такое. Это мой начальник.

– А ты думаешь, что у начальников по-другому все устроено? Мужик – он и есть мужик! Его не переделаешь! А если тебе не надо, так я его себе заберу!

– А мы ее сейчас в милицию заберем, на перевоспитание, – широко заулыбался Виталий Викторович.

– Боюсь, что со мной не справитесь, – фыркнула девица и, отвернувшись, потопала на кухню.

– Проходите, товарищ майор, – произнесла Кац, – не слушайте ее. Маруся вечно что-нибудь ляпнет невпопад.

Щелкунов прошел в девичью комнату. Невольно глянул по сторонам, пытаясь отыскать следы мужского присутствия. Ровным счетом ничего компрометирующего. А вот вырезки для кройки и шитья лежали на столе большой стопкой. Вот только нечасто приходилось видеть Зинаиду в цивильной одежде. Да и форма ей к лицу!

– Может, чаю?

– Не откажусь, – охотно откликнулся Виталий Викторович, обругав себя за то, что не захватил с собой даже пачку печенья.

Зинаида, тотчас подхватив зеленый чайник с почерневшей деревянной ручкой, выскочила в коридор. Виталий почувствовал, что невероятно устал. Последние годы все чего-то выискивал, выбирал, приценивался, а успокоение вот оно, рядом с этой милой девушкой. Не прошло и пяти минут, как Зинаида вернулась с чайником, держа его за ручку, обмотанную толстым цветастым полотенцем.

– У меня есть халва, – похвасталась девушка. – С детства ее люблю.

Достала из шкафа угловатый кусок халвы, завернутый в пергаментную бумагу, и тотчас порезала его на деревянной дощечке на тонкие хрупкие ломтики, после чего разлила кипяток по фарфоровым чашкам. Майор Щелкунов мимоходом отметил, что чашки были из немецкого сервиза «Мадонна», весьма популярного в Германии, не иначе как трофейные. Сейчас их на рынке встречается немало. Во многих квартирах тоже имеется – хоть чашку, но купят, некий символ достатка. Хотя стоят они недешево.