Захожу в спальню, и сон как рукой снимает. Смотрю на смятую постель и вижу хрупкое тело Птички. Лежит на краешке, спит спокойно. Вокруг темно, мне стыдно.

Закрываю глаза и выдыхаю: приплыли. Уже глючит из-за неё.

Открываю глаза и снова смотрю на кровать. Нет никого, кроме дрожащего солнечного зайчика на подушке. Даже легкий аромат духов Сони больше не витает в воздухе.

Только чувство вины никак не исчезнет.

И вдруг до меня доходит, почему я так разозлился.

Все три года я считал ее своей. Не видел, не слышал, знать ничего о ней не знал, но помнил, как тихо и уверенно она сказала: «Да, твоя».

Где-то глубоко во мне жил глупый романтик, который верил, что так говорят только раз в жизни. Полагал, приеду и легко возьму своё. Но моего здесь не оказалось. Кого-то надо было обвинить и наказать. А некого. Она сама себя у меня украла. Наказал её. И себя заодно.

Спать в этой комнате невозможно. Душит.

Спускаюсь вниз, на диван. Опускаю оконные роллеты и вырубаюсь.

***

На вечеринку мы опаздываем. Сначала я проспал, потом Юля никак не могла определиться с обувью. В итоге приехали на полтора часа позже.

На террасе ресторана шумно и многолюдно. Но с улицы разглядеть присутствующих не получается – в проемах навесили золотистые шторки с гирляндами из бусин. Они красиво бликуют и придают полуоткрытому пространству интимность и определённый шик.

Идея хорошая. Молодец Птичка! С чувством стиля у нее всё хорошо.

Так, стоп! Не нужно думать о ней.

Юля берёт меня под руку, прижимается.

– Слушай, а там по-русски кто-нибудь говорит? Или мне весь вечер придется улыбаться, как глухонемой?

– Белецкие же оба говорят. Из университетских Пашка обещался быть, – задумываюсь. – Остальные гости из Штатов и Англии.

– Паша – это тот, у которого винодельня в Италии и болезненный развод?

– Он уже снова жениться собрался. Считай, что нет завидного жениха, – охлаждаю на старте. Юля любит сватать своих подруг моим друзьям и компаньонам. ­– Зато есть Тимур, хозяин ресторана. Тоже из наших. Петух питерский. Тебе такие нравятся.

– Петух – это гей, в смысле? – уточняет на полном серьезе.

– В смысле дохрена хорохорится, – ржу. – А гей – это просто гей, Юля. Тимур не из их числа, можешь смело навязывать ему своих незамужних куриц.

Мы заходим и одновременно ахаем. Обилие мишуры, перьев и живых цветов поражает. Гарик расстарался! Организовано всё по высшему разряду. По периметру зала фуршетные столики с вычурными закусками. В центре огромная горка шампанского. Музыканты играют джаз. Все присутствующие в костюмах и платьях эпохи Гэтсби. Удивительно, но никто не проигнорировал условие вечеринки.

Шик, блеск, красота!

Но все это великолепие я вижу фоном. Потому что прямо по курсу у меня ослепительно прекрасная Птичка. Стоит и искрится в лучах софитов вместе с шампанским в ее бокале. В открытом блестящем топике и критически короткой юбке. Тонкая и манящая. Невероятная! Меня не замечает. Весело щебечет с Заком – американским компаньоном Гарика. Самым богатым и, пожалуй, самым привлекательным неженатым мужиком из числа присутствующих.

Хруст собственных зубов я слышу впервые в жизни. Хочется подойти, без каких-либо предисловий взять за руку и вывести отсюда. Посадить в машину и отвезти домой, в ту самую комнату, где прошлой ночью я облажался. Просто, сука, взять и увезти! Потому что она – моя, и я хочу её до зубного скрежета.

19. Глава 17

Что же в ней такое особенное есть?

Никита

Лучший друг – он потому так и зовётся, что знает тебя лучше всех. Вовремя подошедший Гарик единственный замечает, с какой неистовой решительностью я смотрю на Птичку, и успевает остановить. Не дает натворить херни.