Теперь мои руки не остановить. Правой веду к пояснице, левой – к шее и плечам. Поглаживаю вполне невинно, но в джинсах становится тесно. Стоило потрогать ее худенькую спину, как одно за другим проснулись воспоминания.

Долго я так не выстою. Хочется взять Софию за руку, отвести в спальню, раздеть и незамедлительно продублировать все те яркие моменты, которые так отчетливо помню.

Словно улавливая моё настроение, Птичка отстраняется.

– Вина больше нет? – спрашивает, наивно хлопая ресницами.

– Увы, – развожу руками.

– Эх, – вздыхает с сожалением, но через секунду радостно вспоминает: – А у меня есть в багажнике. Клиенты-французы презентовали. Бордо, кажется. Должно быть хорошее, судя по коробке.

– Бордо в коробке не может быть плохим.

– Я принесу! – она отстраняется и идет к двери.

– Давай тогда поужинаем, что ли?

– Хорошая идея! ­– радостно отзывается и почти вприпрыжку выбегает из дома.

Смешная. Хочет секса не меньше моего, но боится сразу за двоих. Любой повод оттянуть неизбежный момент сближения воспринимает как спасение.

Мы сервируем стол двумя кофейными чашками и открытыми боксами с остывшей едой. Микроволновая печь в кухне не предусмотрена, на плите разогревать не в чем. Тарелок в доме тоже пока нет. Зато есть штопор и бутылка хорошего вина.

– За встречу! – произносит Соня, взмахивая чашкой с вином.

– И за взаимопонимание, – предлагаю, усмехнувшись.

Она хмыкает в ответ. С пониманием у нас не заладилось.

Глухо чокаемся керамическими сосудами, пьём и набрасываемся на еду. Она совсем остыла, но всё равно вкусная. Начав есть, я осознаю, что голоден как дикий лев. Соня тоже лопает за обе щеки. Мы даже не разговариваем. Молча жуём каждый свой ужин, изредка поглядывая друг на друга.

В кухне яркое освещение. С любопытством рассматриваю её хорошенькое личико и замечаю небольшое пятнышко над правым уголком губ.

– У тебя что-то прилипло, – тянусь и аккуратно растираю его большим пальцем. Пятнышко не убирается.

– Не пытайся, это родинка, – улыбается Соня.

– Откуда? Раньше не было, – удивляюсь.

– Появилась, – пожимает плечами. ­– После ро… – на половине слова замолкает.

– После родов, что ли? Я знаю про дочь…

Птичка заметно меняется в лице.

– …Наводил справки, – признаюсь. – О твоей компании и о тебе, естественно. Обычная практика…

Медленно кивает. Выпрямляет спину, пытаясь этой позой придать себе уверенности. Некомфортно ей.

– …Как зовут дочку?

У нее глаза округляются и зрачки на всю радужку расползаются. Паникует.

– Николь…

Теперь и я плечи расправляю. Вот это поворот. Она назвала дочь в мою честь? Неожиданно, но приятно, чёрт возьми!

– …Мне давно нравилось это имя, – оправдывается Соня.

Я угукаю, стараясь не транслировать вспышку восторга, но физиономия, само собой, расплывается в счастливой улыбке. Пока Соня не задает встречный вопрос:

– А как зовут твоего сына?

– Александр, – просто называю имя и возвращаюсь к стейку, сосредоточенно пилю вилкой оставшийся кусок.

– В честь дедушки, – догадывается. – Он умер?

– Отец? – Удивляюсь ее вопросу, но потом вспоминаю, что такие слухи гуляли в интернете. – Его парализовало в прошлом году. Не ходит, плохо говорит, но дышит без аппаратов и ест сам.

Забрасываю неподдающийся кусок целиком в рот и долго жую. С ней о семье говорить не хочется. Сын, жена, отец с мачехой… В данный момент все они существуют в какой-то параллельной жизни у другого меня, живущего далеко отсюда.

Соня спешно допивает вино и протягивает мне пустую кружку:

– Налей еще, пожалуйста.

– Решила напиться и забыться? – шутливо интересуюсь, наливая до краев.