Никита подходит, приседает и одним движением сгребает разлетевшиеся листы, а потом поднимает на меня глаза и уточняет:

– Не понял. Ты о чем?

Хочется сказать что ни о чем, а о ком, но, к счастью, успеваю вовремя прикусить язык – мозг заработал.

Смотрю на парня у моих ног и не могу поверить, что это происходит наяву.

Моргаю.

Не исчез.

Еще раз.

Не помогает.

Тысячи раз я представляла себе нашу встречу, проигрывала сотни вариантов, где это произойдет, что я ему скажу и как легко смогу скрыть правду о Николь. Перед зеркалом репетировала, фразы заучивала.

Напрасно. Все равно оказалась не готова.

Наши глаза встречаются, и я думаю, что правильней было бы сказать ему о дочери. Не сейчас, не сразу, но сказать.

Никита поднимается и протягивает мне бумаги. Глаз от моего лица ни на секунду не отрывает. Смотрит внимательно и ровно – никаких эмоций. Под таким прицельным взглядом некомфортно настолько, что по спине пробегает озноб.

– Я взяла не ту спецификацию растений, – поясняю и сжимаю дрожащими пальцами листы.

Вру, конечно. На ходу придумываю. Вдруг он ничего не знает обо мне, а я уже отбиваюсь.

– Не проблема, завтра подпишем, – говорит спокойно и перестает меня разглядывать. Проходит в кухню.

Этот Никита совсем не тот, которого я знала три года назад. Он серьезный и жесткий. Нет больше во взгляде той согревающей озорной искорки и открытой улыбки, очаровывающей с первой секунды. От него даже пахнет иначе. Повзрослевший Никита и туалетную воду сменил на взрослую.

Он совсем чужой, и это пугает, но сбежать не выйдет. Дверь закрыта, машина заперта в его дворе. Да и как сбежать, если приехала на подписание контракта?

– Могу съездить в офис – это недолго, – предлагаю с излишним энтузиазмом.

Это такая хорошая отмазка, чтобы свалить прямо сейчас. Мысленно я уже сажусь в машину и еду в Барселону, чтобы ближайшим ночным корабликом уплыть на Балеары[1] к Маше, маме и Николь.

– Потом подпишем, – бросает через спину, – не суетись…

Не получилось. Вот блин!

Надо бы сказать, что завтра очень занята или планирую уехать в отпуск, а то этот самоуверенный мачо думает, что мне за радость каждый день к нему кататься. Но я не успеваю решить, какая ложь станет следующей – меня обескураживает его наглость:

– …Ну рассказывай, как ты тут живешь? Чем занимаешься, кроме ландшафта?

Голос звучит не особо доброжелательно. Никита словно не вежливо интересуется, а требует отчет! Тон такой выбешивающе-претенциозный, что я мгновенно закипаю. Так и подмывает рявкнуть в ответ, что это вообще-то не его дело, но если ему так интересно, то кроме работы я занимаюсь воспитанием его двухлетней дочери.

Естественно, сдерживаюсь. Шумно выдыхаю внезапную ярость, жую и облизываю губы. От волнения они пересохли. Молчу.

Никита стоит в кухне. Оборачивается, улавливает мое замешательство и предлагает:

– Хочешь вина? Виски?

– Воды, – подсказываю.

– Так и не подружилась с алкоголем? – хмыкает.

Ополаскивает свой стакан и наливает в него воду из бутылки. Протягивает мне.

– Я за рулем, – напоминаю. Выхватываю стакан и жадно пью. Так перенервничала, что умираю от жажды!

Он стоит рядом и пялится, как судорожно я глотаю воду с привкусом виски.

– Тут все пьют за ужином и садятся за руль, – напоминает, будто я не в курсе про допустимые промилле.

– Я сегодня даже не обедала, – признаюсь. – Боюсь, что на голодный желудок бокал вина меня убьет.

– Так давай поедим, ­– как ни в чем ни бывало предлагает этот нахал и впервые улыбается.

Совсем слегка растягивает губы, но лицо меняется поразительно. Я улавливаю знакомые черты того парня, которого любила до беспамятства, и залипаю. Несколько секунд мы смотрим друг на друга с давно прожитой и забытой теплотой и нежностью.