– Если я останусь, вы обещаете вести себя, как джентльмен?

– Даю вам свое слово… наглеца. – Коннор снова улыбнулся, но в этой улыбке не было порочности, только обезоруживающая детскость, от которой ее напряжение растаяло. – Расскажите мне, что вы делали вчера вечером после того, как мы расстались. Было ваше опоздание замечено?

– Нет. – Аделаида заколебалась, не уверенная, хочет ли во всем признаться. – Я не пошла на бал. Моя сестра принесла хозяйке мои извинения.

– Ваша сестра Изабелла?

Она кивнула и ухватилась за шанс перевести разговор на безопасную тему:

– Да, Изабелла. – Аделаида усмехнулась. – Она всегда предпочитает, чтобы ее называли полным именем. Считает необходимым подчеркивать это.

– Аделаида, Изабелла и Вольфганг – необычный набор имен.

Аделаида невольно вздрогнула при упоминании имени брата. Обстоятельства жизни Вольфганга были широко известны, но она надеялась, что Коннор был с ними не знаком.

– Моя матушка родом из Пруссии, – объяснила она, преодолевая смущение. – А ее мать была итальянкой.

– Но лучшее в вас из Британии.

Аделаида улыбнулась:

– Отцу нравилось так считать. Он любил подчеркивать это, но лишь для того, чтобы поддразнить матушку.

Выражение его лица и интонация стали почти бесстрастными.

– Они не ладили друг с другом?

– Очень даже ладили, – уверила она его. – Просто им нравилось подшучивать друг над другом. Вот и все.

– Это частый способ выразить привязанность. – Коннор закинул руку за спину и, сорвав ярко-желтый цветок, протянул ей. – А это другой.

Польщенная Аделаида потянулась за ним.

– Спасибо.

Однако Коннор отвел руку так, чтобы она не могла дотянуться.

– Вы знаете, что это такое?

– Да. Это гелениум, привезенный из Америки. – Она также знала, что его еще называют чихательной травкой, но не стала об этом упоминать.

– А есть у вас любимый?

– Цветок? – Она покачала головой. – Нет. Хотя, пожалуй, я неравнодушна к макам.

– К макам? Я запомню и куплю вам дюжину.

При этих словах Аделаида покраснела от удовольствия. Она никогда не получала от джентльмена цветы, даже от сэра Роберта.

– Вы не можете. Я имею в виду купить.

– Все можно купить.

– Но они так недолговечны. Они вянут, уже когда вы их срезаете. – Для Аделаиды в этом была их привлекательность. Маки нельзя было укротить в вазе или затерять в букете. – Им нужно радоваться в саду. Любоваться такими, какие они есть.

Коннор вертел цветок в длинных изящных пальцах.

– А этот долго простоит?

– Какое-то время. Без должного питания все постепенно вянет.

– Значит, до тех пор. – Он протянул ей цветок.

Их пальцы соприкоснулись на стебле, и Аделаида вспомнила, как эти пальцы скользили по ее щеке. Она вспыхнула при этом воспоминании и потянула цветок к себе с силой большей, чем намеревалась.

– Изабелла рисует их! – выпалила она прежде, чем вспомнила, что Изабелла ничего больше не рисует, потому что у них давно нет денег на рисовальные принадлежности. – У нее необыкновенный талант к этому. Мой отец говаривал, что, ухаживая за садом, я создаю красоту на сезон, а сестра, рисуя, улавливает и сохраняет сущность красоты для вечности. Он был безнадежно поэтичен.

Теперь Аделаида радовалась, что осталась. Ей было приятно сидеть с ним рядом и вести интересную беседу. Она позабыла, какое это удовольствие.

Находясь с сэром Робертом, она только слушала. Точнее, пыталась слушать. Барон был не то чтобы зануден, но слишком предсказуем и излишне многословен. Он вечно распространялся о своих недавних приобретениях для конюшни, о последних покупках у портного и, наконец, о последних услышанных сплетнях, обычно касавшихся людей, о которых Аделаида ничего не знала и которых никогда не встречала. Если ей везло, он разнообразил эту рутину жалобами на своих слуг. Ее вклад в разговоры ограничивался восклицаниями вроде «О Боже!» или «О да!», или «Какая жалость!», вставляемыми в подходящие паузы.