Василиса, кажется, даже не дышит, смотрит на меня застывшим взглядом. Мне не хочется продолжать, но… ей так надо, мне так надо. Пусть увидит все мое нутро.

— Пришёл в себя не сразу, наверное, даже на утро не полностью осознал. Осознал совсем недавно, насколько чудовищную ошибку совершил. Гадко от себя. Если бы можно было отмотать время назад… Но… — втягиваю воздух, не могу смотреть ей в глаза. Забираю из ее рук давно истлевшую сигарету и тушу ее в пепельнице. Поднимаюсь с места, снова прикуриваю, отворачиваясь к окну. — Я могу просить прощение. Простишь? — не смотрю на нее, поскольку знаю ответ. Василиса молчит. — Мое «прости» ничего не исправит. Но если быть до конца честным, ты запала очень глубоко в меня. И я…

— А вот теперь замолчи! — резко обрывает меня Василиса. Захлопываю рот, сжимая челюсть. — Не нужно мне этого говорить.

— Да молчу, — грустно усмехаюсь. — Вот такая моя уродливая правда. Кстати, давай за это выпьем, — разворачиваюсь, беру бутылку, плескаю нам еще коньяка. Я трезв, для меня это ничтожная доза, а у девочки уже блестят глаза. — За правду, — поднимаю бокал.

— Не чокаясь, — ухмыляется. И мне хочется поцеловать эту ее ухмылку. До покалывания в губах хочется. Зарыться в эти волосы, притянуть к себе и…

Выпиваем.

— Могу я просить от тебя той же правды? — спрашиваю ее.

— Хочешь знать, что чувствовала я?

Не хочу.

Отрицательно качаю головой.

— Расскажи мне, кто этот мужик. Подробно.

Вася качает головой.

— Мне нужно это знать. Чтобы… — глотаю мат. — Чтобы наказать, чтобы освободить тебя от страхов. Не могу действовать вслепую, открой мне глаза. Дай шанс хоть как-то искупить.

— Ах, Андрей Сергеевич, я всего лишь прошу оградить этот дом от вторжений посторонних и обеспечить мне безопасность здесь. А рыться в моем белье не нужно. Оно настолько грязное, что, боюсь, вас стошнит.

— Василиса! Прекрати! Ты всю жизнь собираешься здесь работать?! Всю жизнь бояться сделать шаг за периметр?

— Нет… — сдувается, выдыхая. — Я прощу тебе твои грехи за свою свободу. Дай мне время, и я расскажу.

— Сколько?

— Не знаю, не сегодня…

— Хорошо, — тоже выдыхаю. Терпения мне не занимать. Это уже хоть что-то.

Поздно, я вымотан морально близостью с ней, разговором, своими признаниями, эмоциями, нервами. Снимаю пиджак, расстёгиваю рукава рубашки, закатывая их. Сажусь рядом с Василисой на диван, тоже откидываясь на спинку, запрокидываю голову и прикрываю глаза. Расставаться с этой девочкой мне не хочется. Тянет прижать ее к себе и просто уснуть. Но мои такие простые желания сейчас нереальны.

— Наливай, — требовательно тянет ко мне свой бокал. Поднимаю голову.

— И эта женщина обвиняла меня в том, что я хочу ее споить, — усмехаюсь, беру бутылку плескаю нам еще коньяка, решая, что это последняя порция. Иначе завтра похмелье эту девочку не пощадит.

— За что на это раз? — хитро выгибает бровь.

Ох, мы, оказывается, умеем заигрывать, когда хотим.

— За тебя, красивая.

— Тоже не чокаясь? — улыбается.

— Нет, — отрицательно качаю головой, звонко чокаюсь об ее бокал. Выпиваем. Беру лимон и снова протягиваю ей, медлит, но все же берет.

Ох, ты же!

Никогда не думал, что меня взбудоражит такое простое действие. Вася облизывает губы после лимона, на нижней остаются крупинки сахара. Прикрываю глаза, дай бог мне терпения как-то это пережить.

— Хочешь откровение? — пьяно произносит она.

— Очень хочу, — понижаю голос и снова запрокидываю голову, прикрывая глаза.

— Иногда мне тоже хочется насиловать и упиваться силой и властью. Чтобы вы почувствовали, каково это.