Через полчаса мы выезжаем на охоту. Пробираемся лесными тропами на специальных лыжах, стараемся не зацепить ветки кустов и деревьев, чтобы не спугнуть зверя.

— Слушай, Боб, — догоняет меня Мишка. — Я вчера читал, что охота на матёрого кабана разрешена только до тридцать первого декабря, а сегодня уже третье января. Твоему отцу ничего за это нарушение не будет?

— Смеёшься? — кошусь на него взглядом. — Батя из тех людей, что сам устанавливает правила. Я потому и спорить с ним не стал. Накосячил с журналюгой, теперь вот расхлебываю.

Но все завершилось довольно быстро. Лесник привёл нас к лежбищу кабана, охотники встретили свирепого зверя дружным залпом из ружий. На обратном пути подстрелили еще несколько глухарей.

От вида крови на снегу мне стало дурно, и я отвернулся. Не понимаю уничтожения ради забавы животных и птиц. Такие развлечения не приемлю, поэтому батя считает меня слабаком и помыкает, как хочет. Из-за него я когда-то сбежал из дома в спортивный интернат, да и сейчас появляюсь в родительском особняке по особому случаю.

И все равно возвращаемся на зимовку довольные и возбужденные. От переизбытка кислорода закрываются глаза и шумит в голове. После сытного обеда, который приготовила жена сторожа, Лидия Фёдоровна, маленькая, но очень шустрая женщина, нас вообще разморило.

— Отдохните, — приказывает нам отец. — Я же вижу, как вы морщитесь от вида крови. Михайлович свежевать кабана будет.

Мы с Мишкой сбегаем на второй этаж. Он вытаскивает телефон и разочарованно бросает его на кровать.

— Связи нет.

— Конечно, мы далеко от вышки.

— А сколько километров до посёлка? Может, сгоняет туда по-быстрому.

— И что тебе приспичило? — смотрю на него подозрительно. — Темнеет уже. По лесу пробираться в такое время — так себе удовольствие.

— Жаль. И что делать будем?

— С кем вдруг поболтать захотелось? С Полиной? Ты смотри, с ней надо быть осторожнее. Сёструха — красотка, но совсем безбашенная. Не заметишь, как голову потеряешь и в ручного питомца превратишься. Тяф-тяф!

— Да ладно тебе! — друг смущенно отводит глаза.

Мы немного поболтали и не заметили, как задремали: день в лесу на свежем воздухе, впечатления и вкусная еда выключили нас обоих.

Когда открываю глаза, не понимаю, где нахожусь. В комнате чернота, хоть глаз выколи, и через окно не проникает свет.

Неужели ночь? Мы столько проспали?

— Мишка, подъем! — я вскакиваю и тормошу друга, который заснул на диване.

— А, что? Где мы? — он сонно трёт глаза. — Почему темно?

— Не знаю, — щелкаю выключателем, но не загорается ни одна люстра. — Надо проверить. Вдруг генератор загнулся.

Ощупывая все вокруг, мы спускаемся на первый этаж. Здесь тоже тихо и темно.

— А где все? — глухо спрашивает Мишка.

— Может, в бане? Папа, дядя Ваня, вы где?

В полной тишине мы пробираемся по дому. От скрипа деревянного пола по коже бежит мороз: жутковато. Я нахожу подсобку, где спрятан генератор и поднимаю рубильник. Оба вздыхаем от облегчения, где свет, там жизнь, не зря так говорят.

Но по-прежнему в доме пусто. Трогаю на плите кастрюли, они ещё тёплые. Такое впечатление, что все поужинали и вышли во двор. Одеваюсь, Мишка повторяет за мной. Вылетаем на крыльцо — пусто.

— Погоди, — хлопает себя по лбу друг. — А собаки где?

Точно, не доносится лай собак, а они обычно чутко реагируют на чужака, которыми сегодня являемся мы. Не сговариваемся и бежим к вольерам — никого.

— Ничего не понимаю, — теряюсь я.

— Слушай, пока мы спали, может, апокалипсис какой-нибудь случился?

— Не болтай лишнего! Конечно, за два часа все вымерли, и только мы в бункере отсиделись.