Энди… Моя Энди… Иди ко мне, Энди…

Я с трудом стряхнула это сладостное, манящее наваждение и поспешила убраться от Генри подальше… как можно дальше… по другую сторону стола… чтобы не терять его из виду… и чтобы он не терял из виду меня…

«О, кошмар! - подумала я. - Тянет, как магнитом! Если он прикажет мне вспороть себе вены, вспорю?!»

Но никаких таких опасных приказаний Генри не собирался отдавать. Ему вообще было не до меня. Несмотря на то, что он щедро расточал на меня свое обаяние, я видела - ему что-то нездоровится. Руки его заметно дрожали, на фарфоровой бледной коже высокого лба выступил пот, губы то и дело подрагивали в болезненной гримасе. Он распаковал свои вещи, доставленные в заранее заказанный номер, раньше, чем я, и с видимым нетерпением извлек из саквояжа какие-то ампулы и шприц.

- Что это? - спросила я.

- Лекарство, - ответил Генри, неловко и неумело закатывая рукав своей сорочки. - То, что делает меня человеком.

- А что будет, если не вколоть? Или не успеть? - спросила я, чувствуя, как холодок страха бежит по моей спине.

- Тогда я стану чудовищем, - ответил Генри, ослепительно улыбнувшись и снова поймав влекущим горящим  взглядом мои глаза. - Или погибну.

Голодным взглядом.

Генри очень хотел кушать. И голод его был обращен не к булке со свежим маслом. Генри отчаянно хотел моей крови.

Ох.

Только я могла удрать от страшного, как грехи старой проститутки, сэра Перси и попасть в компанию с вампиром!  С ума сойти можно! У меня от напряжения и страха все поджилки тряслись. Но как-то придется с этим жить…

Ампул с лекарством у него было совсем немного. Это означало, что времени у нас в обрез - Генри в королевском дворце поставили очень жесткие условия. И ему придется постараться, чтобы самому остаться в живых… Странно то, что Король решил выпустить на волю такое создание, как Генри. Разве вампир не представляет собой опасность для всех окружающих?

Меж тем, совершенно без стука, в номер наш ввалился Инквизитор.

Сбросив свою ослепительно-белую сутану, оставшись одетым как обычный человек - в штаны и рубашку, поверх которой был надет жилет с карманными часами на серебряной цепочке, - он как-то разом утратил свой строгий и смиренный вид и сделался на удивление непростым, опасным человеком. Теперь, глядя в его тонкое, безусловно, породистое лицо, я отчего-то прекрасно  поняла, чем именно мог заниматься этот человек в публичном доме…

Инквизитор принес три бокала на высоких ножках и бутылку вина. Его глаза были усталые, обведены темными кругами, которые на белоснежной коже были видны особенно хорошо. Белоснежная шевелюра его была растрепана, будто он некоторое время сидел, запустив в волосы пальцы. Но в целом, кажется, Инквизитор держал себя в руках.

- Нам всем это просто необходимо, - прокомментировал он свой поступок. - Позвольте, я помогу?

Этот вопрос он адресовал Генри, который неумело возился со своими инъекциями.

- О, конечно, - Генри даже обрадовался его помощи.

У Инквизитора неплохо вышло быть медсестрой. Он умело уколол и, глядя как в шприце вспухает облачко крови, смешиваясь с лекарством, недовольно  поморщился:

- Ужасный век, - сказал он. - Ужасная погода, ужасные паровозы, ужасный дым, грязный дождь… неудивительно, что все болеют. Инъекции анальгина делают так же часто, как пьют чай. У всех болят головы. Младенцы похожи на бледные цветы. Ужасный век!

Генри не ответил. Но мне было видно, как вместе с лекарством в него вливается какая-то необычная магия. Кожа его уже не светилась так ярко, из черт пропадало невероятное,  колдовское обаяние, и тело его, напряжённое, словно сжатая пружина, расслаблялось.