- Но обстоятельства сложились так, - продолжил дознаватель, - что ваше содействие сочтено… необходимым.

Даже так?

Не просто уместным, а необходимым?

Не потому ли, что она, лучше других, поняла Кричковца? Или это только гордыня… гордыня – опасное чувство.

- Чайку не желаете ли? – Нольгри Ингварссон подвинул массивный телефонный аппарат и трубку поднял. – Любочка, пусть принесут чайку. Два стакана. И да, конечно, дорогая… девочку надобно подкормить. Бледненькая. Худенькая… станут говорить, что мы кадры не бережем…

Чай подали быстро, и минуты не пошло. Дверь открылась, и показалась женщина в белом накрахмаленном переднике. На шлейках его белыми крыльями топорщились накрахмаленные воланы. Светлые волосы эта женщина заплетала в косу, а косу укладывала на голове кругом. И над кругом этим короной возвышался белый же колпак.

Лицом она была розова.

Телом – сдобна.

В руках держала массивный поднос, на котором покачивались, но не опрокидывались, два стакана в луженых подстаканниках. Имелась и сахарница комплектом, и блюдо с бутербродами.

- Это наша Любочка, - Нольгри Ингварссон поспешил подняться. – Сюда, дорогая… самый ценный сотрудник во всем управлении…

От похвалы Любочка зарделась.

Но кивнула и кивок этот вышел величественным, будто бы меньшего она и не ждала. Катарину удостоили придирчивого взгляда. И она живо ощутила свою… никчемность?

- А что? Дознавателей тут пять этажей, а вот Любочка одна-единственная… на всех… она про каждого знает, как тот чай пить изволит, с сахаром или без. И сколько ложек. И с чем бутерброд предпочитает, и вообще, какие привычки у человека… это талант.

- Приодеть бы ее, - молвила Любочка баском. – На такую и не всякий кузнец посмотрит, не то, что князь…

- Только вот порой говорит многовато, но это только со своими…

Какой князь?

При чем тут князь?

Катарина с ужасом подняла взгляд, убеждаясь, что единственный Князь, ей ведомый, никуда не исчез и с прошлого раза не переменился. В сером военном кителе, строгий ликом…

…справедливый, говаривали.

…но и прошлых всех справедливыми называли, а теперь в газетах время от времени появлялись статейки, что, мол, случались порой на местах некоторые…

Любочка удалилась.

Чай остался.

И Нольгри Ингварссон протянул Катарине подстаканник, а также блюдце с бутербродами.

- Это, очевидно, вам…

Ей?

Она приняла. И только потом глянула, удивилась. И вправду… черный хлеб, тот, который по три копейки. И шпроты. Кусочек зеленого помидора. Крупная соль. Хелег вот попробовал как-то и не понравилось.

Никому не нравилось, кроме дяди Петера…

- Любочка, - развел руками дознаватель, будто это что-то да объясняло.

И чай оказался крепким, душистым и без сахара.

Пожалуй, Любочки со странной ее осведомленностью стоило опасаться.

- Вообще-то здесь четыре буфетчицы работают посменно, но по-настоящему талантлива только Любочка. Она здесь с пятнадцати лет… пожалуй, дольше всех работает. Я вот скоро уйду, а она останется… и спрашивается, кто здесь хозяин? А ты кушай, кушай… и слушай… на чем мы там? На догадках… так вот, снимки суда тебе передадут. Все, которые найти удалось… их немного… все-таки дело не быстрое. Списки, само собой… стенограммы… к сожалению, здесь дадут немного, но почитай, освежи память, оно полезно… а заодно глянь вот.

Он протянул Катарине бумажку.

- Что это?

Троецкий.

Баранчиков.

Вересковский.

- Это же…

- Твои коллеги.

- Да, - сказала Катарина. – Но… как… и почему?

- Почему… например, потому, все трое были на суде… нет, не только они, но… Конечно, все можно объяснить банальнейшим любопытством… на суде присутствовало более пяти сотен человек, не считая собственно судей, прокурора, адвоката. Добавим судейскую канцелярию… в конце концов может статься, что наш с вами… Учитель, - Нольгри Ингварссон провел пальцем по острому краю подстаканника. - …служит в суде. Или не в суде, но в Прокуратуре?