Однажды она вручила мне перочинный ножик, чтобы если что, я смогла ащититься. Старый такой, полуржавый. Говорила, что он ещё со времен войны у неё остался. Ножик подарил бабушке какой-то солдат, когда она была примерно моего возраста. Он то поесть ей откуда-то приносил, то из тёплой одежды что-то… Правда, говорил на немецком и являлся одним из тех, кто напал на деревню. Думал, бабушка немецкий не знала, а у них в деревне многие его уже к тому времени выучили, и она не боялась этого солдата только из-за того, что понимала его слова, а они были добрыми, успокаивающими, можно сказать, ласковыми. Он шептал, чтобы другие немцы не слышали, и быстро-быстро вручал ей гостинцы. И только поэтому бабушка брала от него всё, что тот принесёт.

Где сейчас лежал тот ножик, я не знала. Закинула куда-то ещё в прошлом году, и не получалось его найти, куда бы нос не засунула. Ещё раз обыскала комнату: в выдвижных ящиках комода помимо разных тряпок нашла ещё ластик, свои старые корявые рисунки, чистые, но слегка пожелтевшие листы, кубик Рубика, массажную расчёску и парочку пауков, уютно устроивших себе гнёздышко в уголке. Аккуратно, не повреждая их свитый дом, достала листочки: очень красивые стали, так и хотелось на них нарисовать что-то необычное. Решила взять с собой.

Хотелось успеть добраться до речки, пока ещё не наступил полуденный зной, поэтому быстро спустилась по скрипучей лестнице вниз, по пути чувствуя аромат жареных яиц.

– Соня, завтрак готов. Пойдём кушать, – донесся ласковый голос бабули.

Своих куриц она во дворе не держала, но всё равно на каждый завтрак готовила яичницу. У местных, наверное, яйца брала.

– Ой, ба, мне пора, я яблоки по пути пожую! – ответила я, натягивая черно-белые кеды. В них, конечно, бывало жарковато, но уж очень я их любила, ни на какую другую обувь не променяла бы.

Бабушка снова и снова повторяла, словно мантру, «айда кушать, Соня», а я на цыпочках, стараясь не натоптать, подкралась к ней, уже сидящей за столом, и легонько поцеловала в морщинистую щёку.

– Спасибо, бабуль, хочу успеть на речку, пока погода хорошая, – и так же на цыпочках прокралась к выходу, замечая по пути, как бабушка слегка улыбнулась мне в ответ, принимаясь за яичницу.

– Ну, не хочешь, как хочешь. Иди погуляй, – пробубнила себе под нос, а я лишь закатила глаза.

– Ага! – крикнула и выбежала наружу, чуть не спотыкаясь о случайно забредшую на крыльцо кошку. И откуда только взялась? Отродясь кошек не видела здесь. Одни полудикие собаки. Бр-р-р. Усатая ещё такая наглая: проскочила скорее в дом, пока дверь открыта, как будто её там ждали. Может, бабушке так одиноко было одной жить, что она завела себе друга? Хоть бы этого друга не задавили в ближайшее время…

Поправив поудобнее рюкзак, подошла к той самой яблоне, стоящей посередине маленького дворика. Любила в детстве играть под ней, потому что тень развесистой кроны спасала от жгучих солнечных лучей. Жаль, не спасала от плодов, внезапно падающих на голову. Подняла несколько яблок с земли: червивые – самые вкусные, так учил меня дедушка. Ох, сколько же я съела этих червяков случайно? Рот непроизвольно скривился от этих мыслей. Положив яблоки в рюкзак, снова его поправила на плече и вышла через калитку, выныривая из-под тени навстречу солнцу.

Деревня Комонь была совсем небольшая: всего десятка два жилых домов осталось, и то раскиданных по всей площади на довольно большом расстоянии друг от друга. Сколько тут семей проживает, я и не знала. Почти никогда никого встречать не приходилось, так как особо у бабушки и не гостила, кроме как во время редких ночных вылазок. На территории вроде как находился даже один магазин. Клубов точно не имелось, школ и больниц – тем более. Насколько мне было известно, все блага цивилизации находились в соседнем посёлке. Отсюда жители постепенно уносили ноги. Все, кроме сторожил. В общем, полузаброшенная деревня Комонь не особо отличалась гостеприимностью, вас тут не встретят с распростёртыми объятиями и спасибо за помощь не скажут, скорее, пошлют куда подальше, и дело с концом.