Группа шумных подростков-экскурсантов шла мимо меня от старенького «МиГа», стоявшего посреди мосфильмовского двора, к проходной. Я бы не обратил на них внимания, если бы тройка замыкающих хлыщей не курила и – самое главное! – одна из них, пигалица величиной с Елену Воробей, щелчком не швырнула свой окурок в железную урну в десяти метрах от проходной.

Что-то, какой-то внутренний импульс или еще неясная мысль толкнули меня к этой урне. Я подошел к ней, словно притянутый магнитом. Поколебался секунду, а потом – видя краем глаза, как смотрит на меня стоящий у шлагбаума охранник, все-таки поднял эту урну и опрокинул на асфальт.

– Эй! – крикнул охранник. – Ты чо делаешь?!

Но мне уже было начхать на него!

Потому что вместе с окурками и огрызками яблок из этой урны вывалились на асфальт два грязных резиновых коврика. На желтой засохшей грязи одного из них были ясные отпечатки подошв больших мужских кроссовок с косыми рубчатыми шипами.

Спустя двадцать минут в крохотном кабинете Стороженко в полуподвальном этаже главного корпуса мы с ним просматривали запись скрытой видеокамеры, установленной на мосфильмовской проходной. Телевизор у Стороженко был старенький, видеокамера тоже, да и установлена она была не очень удачно – в лицо видела входящих на студию, а уходящих – только в спину. Не знаю, знал ли про ее существование Серега Акимов, но думаю, что знал. Потому что вышел он со студии не сразу после возвращения «Волги» в Музей, то есть не в четыре и даже не в шесть утра, а только в 7.17 вместе с киногруппой «Волжские зори», закончившей ночные съемки в декорациях старой Москвы, построенной на задворках мосфильмовской территории.

Из чего я заключил, что, вернув (не знаю, каким образом) «Волгу» в Музей в 3.47 утра, Акимов просидел в ней (или проспал) до семи и, выходя со студии со съемочной группой «Волжских зорь», выбросил грязные коврики в мусорную урну перед проходной.

Конечно, оставались вопросы: где и в какой грязи он мог измазать свои кроссовки, если в Москве в эту ночь не было никакого дождя?

– Ну? – нетерпеливо спросил Стороженко, когда мы закончили смотреть видеозапись.

Я пожал плечами:

– Пока ничего не могу сказать…

Коврики с желтыми отпечатками грязных подошв кроссовок «Адидас» уже лежали в моем кабинете в нижнем ящике письменного стола, и хотя широкую спину Акимова я опознал на отметке «07.17» видеосъемки, я при этом ничем не выдал ни себя, ни Акимова – я не собирался никого посвящать в свое расследование до тех пор, пока не выясню у Сереги, что значит вся эта мистика.

Просто теперь, когда на видеосъемке я увидел высокую Серегину фигуру, пусть даже со спины, я уже не сомневался, что это он был за рулем нашей светло-голубой музейной «Волги» во время ее мистического исчезновения и возвращения.

Оставалось найти его и допросить, прижав неопровержимыми уликами.

Но ни его мобильный, ни домашний телефоны не отвечали. Точнее, мобильный отвечал стандартной фразой: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия Сети». Я зашел в «Софит» – Дима, бармен, Акимова сегодня не видел. То же самое мне сказали буфетчицы в кафе «Зимний сад» и «Чистое небо». На всякий случай я обошел яблоневый сад, но Акимова не было и тут. Тогда я позвонил Тимуру Закоеву – он, как опытный второй режиссер, держал под контролем всю съемочную группу.

– Акимов?! – закричал по телефону Тимур. – Если бы я знал, где он, я бы его зарезал! Лично! Панимаешь, лично!

– А в чем дело? Что случилось? – испугался я.

– А ничего не случилось! – снова крикнула мне в ухо телефонная трубка. – Разве ты не знаешь, что у нас сегодня асваение?