Конечно, прежде чем приступить к осмотру «Волги», я подошел к стене и окну, сквозь которые эта «Волга» якобы выезжала и въехала. Но никаких трещин, пятен или других примет разрушений не было ни на стене, ни в окне. И даже пыли не было под окном.

– Кто-нибудь тут уже убирал? – спросил я у Шиловой и Стороженко.

– Нет, что вы! – сказали оба хором. – Мы же понимаем…

– Ясно. А машину кто осматривал?

– Н-ну… Я осматривал… – осторожно признался Стороженко.

– И вы садились в салон, трогали руль?

– Но это… – Он стал защищаться. – Я ведь должен был доложить…

– Да. Я понимаю, – и я повернулся к Шиловой. – Клавдия Романовна, у вас не найдется лупы?

– Лупы? – переспросила она и зачем-то потрогала свои очки. – О, да! Конечно! Сейчас принесу…

Я медленно обошел светло-голубую «Волгу», ощупывая взглядом ее корпус, колеса и бамперы. Но на этом раритете, за рулем которого сидели великие Смоктуновский и Ефремов, нигде не было ни царапины. И только черные покрышки были, как сказано в рапорте Стороженко, в дорожной пыли. Но как ни странно, никаких следов этой пыли или оттисков покрышек не было на полу между машиной и музейной стеной. То ли эта «Волга», поездив по городу, действительно по воздуху проникла в музей, то ли тут недавно вымыли пол.

– Пол тут мыли сегодня? – спросил я у Шиловой, спешившей ко мне с двумя разновеликими лупами в руках.

– Нет-нет! Что вы! – ответила она, передавая мне обе лупы. – Мы тут ничего не трогали!

«Кроме Стороженко, который уже залезал в машину», – подумал я и через лупу осмотрел никелированную дверную ручку машины со стороны водителя. На ней были четкие отпечатки пальцев, но даже ребенок сказал бы, что это отпечатки не женской руки. Я посмотрел на руки Стороженко – о, да! такими пальцами можно без гаечного ключа отворачивать даже ржавые гайки! Ну, и чтобы не томить вас попусту, скажу, что точно такие же отпечатки пальцев-лопат были на руле, на внутреннем дверном крючке, на ручке стеклоподъемника и на приборной доске машины, которую этот Стороженко, видимо, всю облапил, прежде чем писать свою докладную Назарову и Пряхину. Если до него тут и были какие-то другие отпечатки, то он их стер своими лапищами.

И я уже огорченно собрался выйти из машины, как вдруг меня осенило – коврики на полу! Повернувшись назад, я убедился, что там, на полу у задних сидений лежали чистые черные резиновые коврики, а здесь, под передними сиденьями не было ничего!

Распахнув дверцу машины, я жестом позвал к себе Шилову и Стороженко и спросил:

– А где коврики с пола?

– Коврики? – изумился Стороженко. – Тут не было ковриков.

– Как это не было? – возмутилась Шилова. – Тут всегда четыре коврика лежало.

– Но сегодня их не было, ей-богу! – забожился Стороженко. – Я еще сам подумал, когда садился в машину…

Впрочем, я, склонившись к полу с лупой, уже и без его клятв увидел на полу под рулем оттиски его дешевых сандалий сорок второго размера. То есть когда утром этот Стороженко сел за руль машины, ковриков тут действительно не было. Хотя вчера, до ночного мистического выезда этой «Волги» с «Мосфильма», коврики в ней, безусловно, были, это можно было и не проверять по инвентарным книгам – Шилова все музейное имущество держит в идеальном порядке, не зря же таким хозяйственным гением оказался ее ученик Вилен Назаров.

Но куда они делись, эти коврики?

Удрученный полным отсутствием хоть каких-то версий для дальнейшего расследования, я вышел из Музея. Шилова, которой я отдал две ее лупы, меня даже не проводила, а Стороженко, пряча глаза от такого бездарного следователя, снисходительно пожал руку и ушел в главный корпус. Я стоял на месте и не знал, куда мне идти. К Назарову? Но что я ему скажу? Что ночные похитители музейной «Волги» спёрли из нее два половых коврика? Зачем? Неужели для того, чтобы украсть эти коврики, нужно было угонять машину, а потом мистическим образом вернуть ее на место?