В переводах ревность Ромео к различным мелким домашним животным и насекомым менее очевидна, чем в оригинале, но она чувствуется.
(Пер. О. Сороки)
(Пер. А. Григорьева)
(Пер. Т. Щепкиной-Куперник)
(Пер. Б. Пастернака)
Итак, Ромео заранее готов ревновать, хотя он еще не знает, что существует настоящий объект ревности в трагедии: граф Парис очень быстро становится женихом уже замужней Джульетты и буквально через день должен стать ее мужем. Несостоявшийся, мнимый треугольник большинства других шекспировских пьес с ключевой фабулой ревности121 в пьесе Ромео и Джульетта реально существует и не просто существует, а поднимает нож трагической гильотины. И эта третья вершина треугольника, этот третий лишний не случайно носит имя Парис, которое сразу напоминает читателю о яблоке раздора. Весь трагический раздор идет от Париса, из-за его настойчивости в утверждении ближайшей даты бракосочетания Джульетта вынуждена живой лечь в гроб, и из-за известия о погребении и свадьбе своей жены спешно прибывает в город, нарушая запрет, Ромео. Дело не в трагической случайности, дело в причине этой случайности, в действиях Париса.
Интересно, что ни в новелле Луиджи да Порто «История двух благородных влюбленных», впервые изданной в Венеции в 1531 г.122, ни в новелле Герардо Больдери «Несчастная любовь Джулии и Ромео» (1553) – этих двух первых источниках фабулы шекспировского сюжета – нет Париса (или жениха с другим именем) как действующего лица, хотя идея выдать замуж Джульетту за знатного человека в новелле есть. Герой с говорящим именем Парис ди Лодроне (последнее имя означает «вор») обнаруживается только в новелле Банделло (Matteo Bandello, Giulietta e Romeo, 1532?, 1554). Там граф видит Джульетту в церкви и изъявляет намерение жениться на ней. Но этот герой лишь ненадолго появляется в повествовании за кадром всей истории и сам ничего не говорит. Нет даже аналога шекспировскому Парису в списке действующих лиц и в трагедии венецианца Луджи Грото «Адриана» (1578), хотя можно предполагать, что Шекспир читал эту трагедию: «Вопрос знакомства Шекспира с трагедией Грото остается спорным, однако в “Ромео и Джульетте” имеются, по крайней мере, три места (II, 2; III, 5; IV, 1), сходство которых с соответствующими местами “Адрианы” (II, 1: II, 3; III, 3) трудно объяснить случайностью»