– Давайте поблагодарим мастера, – раздалось из пара.
Рукоплескания набрали мощь, переросли в овации. Ване казалось, что он сидит в горячем грозовом облаке, и где-то рядом, сотрясая пар, грохочет гром и стреляют молнии. Между тем рука, прижимавшая его к полу, отпустила. Но Ваня уже не мог уйти.
А банщик поклонился, отер пальцами губы и вдруг запел:
«Выйду ночью в поле с конем»
Другие голоса подхватили:
«Ночкой темной тихо пойдем»
Вступил хор:
«Мы пойдем с конем по полю вдвоем,
Мы пойдем с конем по полю вдвоем»
«Ночью в поле звезд благодать», – сотрясая пар, пел банщик.
«В поле никого не видать», – подпевали остальные.
«Только мы с конем по полю идем,
Только мы с конем по полю идем», – пел хор, раскладывая на вторые и третьи голоса, а плотный горячий пар придавая словам ощутимость и объем.
Ваня ощутил волну мурашек. Это было новое для него, метафизическое переживание. Дурнота прошла, ему стало хорошо и даже как-то привольно. Он встал, и, прикрыв глаза, стараясь тянуть окончания, тоже запел. Откуда-то Ваня знал слова этой песни. Он пел и слышал, как его голос вплетается в хор других голосов, в общую вибрацию, из которой ткется невесомое полотно иной реальности. Еще одна волна мурашек прошла по нему электрическим разрядом, и Ваня открыл глаза.
Была ночь. Поле. Свежий ветерок обдувал голое тело. На небе, усыпанном звездами, висел, тихо покачиваясь, ясный месяц. Рядом с Ваней оказался серый в в яблоках конь, с густой кудрявой гривой и сверкающими белками глаз. Он отфыркивался. Потом ткнулся мордой Ване в спину, и они пошли, разрезая телами мокрые полевые травы, вдыхая аромат цветов. Отовсюду лился мерцающий свет и гулкое, плотное пение, которому вторила каждая былинка, тихо звеня в воздухе свою собственную травяную песнь.
Ваня шел и всей душой понимал, что вот оно, сакральное русское поле, по нему ходили с конями и без коней, в нем любили баб, в нем же бабы рожали детей и шли дальше работать в поле. И у каждого русского человека должно быть именно такое бескрайнее поле в груди, ведь на нем будет воздвигнут храм, с колоколами и маковками, через который единственно и можно вознестись в прекрасную, златоглавую небесную Русь.
Ваня ухватил коня за гриву, вскочил на него и поскакал туда, где алела тонкая полоса восхода. Он скакал и скакал. Поле казалось бесконечным, а время изогнулось в дугу. И не было этому переживанию конца и края. Ваня вспомнил, что уже не одну тысячу жизней он именно так и скачет по бескрайнему русскому полю своему.
На словах «я влюблён в тебя Россия, влюблён» Ваня очнулся. Лицо его было мокрым от слез. Влага каплями текла по телу, будто и оно тоже плакало от счастья. Ваня еще некоторое время переживал духовный подъем, но уже медленно скатывался в обычную реальность. Вокруг он видел не поле, а голых людей, сидящих на лавках или лежащих вповалку. Пар неприятно лип к телу. Ваня вышел из парилки. Ему было достаточно. Он прыгнул в купель, поплыл, широко разгребая воду, будто обнимая ее и огромную свою родину, которую он теперь беззаветно любил.
Регистрация в Москве
– Не, я тебя прописку делать не буду, – он смотрел на меня с брезгливым сомнением, будто видел перед собой не двоюродную племянницу из Ташкента, а селедку не первой свежести на рыбном лотке. Тоже мне, родственничек, подумала я.
– Да не нужна мне прописка, мне регистрация нужна. Вам это вообще ничем не грозит.
– Регистрация, прописка, один хрен. Я тебе в этих делах не помощник, – мелкий узбек с водянистыми глазками и хитрой усмешкой не был похож ни на моего отца, ни на его брата, ни на братьев брата, ни на сестер его – короче, не наш какой-то. Его, наверное, мать от соседа родила. Ну и хрен с тобой. Пусть твои «детьма» вот так же в чужом городе маются, как я в Москве.