Тихо зашла мама. Глаза у нее были заплаканные, кончик носа покраснел.

– Папа ждет тебя у реки. Пожалуйста, не ври ему и постарайся не перечить.

Она присела перед дочерью, взяла ее за руки, заглянула в глаза.

– Тебе предстоит трудный разговор, но, пожалуйста, помни, что все, что он говорит или делает, он делает ради нашей безопасности. Пожалуйста, зернышко!

Лита послушно кивнула. Она готова была согласиться на что угодно, лишь бы не плакала мама и не сердился папа. Чтобы все стало как прежде, чтобы она снова могла ждать его прихода и радоваться ему.

В лесу ей, как обычно, стало легче. Голова пылала, но ноги были легки и мысли прояснились. Она шла босиком по еле видной тропке, сжимала в кулаке шишку, подобранную тут же. Солке семенил за ней. Она посмотрела на него и прошептала:

– Помоги мне, о Тимирер! Ведь он любит меня, и я его люблю, пусть он не сердится, что я танцевала голая там, и пусть объяснит, кто он.

Отец стоял спиной к тропе, смотрел на реку. На нем был незнакомый плащ, темно-красный, с золотой каймой по подолу. Лите так хотелось броситься к нему, обнять и долго-долго плакать. Но она не посмела. Подошла и встала рядом, чуть позади. Отец не взглянул на нее, молчал. Река несла свои медленные тяжелые воды, летали над ними ярко-синие стрекозы.

– Ты осквернила мой подарок, флейту из ралуты, – медленно сказал отец и повернул к ней лицо.

«Флейта! Где моя флейта?» – ужаснулась Лита и поняла, что флейту из ралуты она оставила у Алоики… Значит, ей придется еще раз сходить в город, нарушить обещание, данное маме. Она посмотрела на отца. Сейчас у него на голове был тот же золотой обруч, что и вчера. От этого лицо его казалось чужим.

– Ты царь? – выпалила она.

– Да.

– Всего-всего? Всех земель?

Отец улыбнулся и тут же погасил улыбку.

– Я – Эрисорус Илтар Тиарос Светлоликий, царь Альтиды. А ты – моя дочь. И ты танцевала вместе с мариками, на виду у всего города! Как ты вообще туда попала?

Лита сделала глубокий вдох и повторила свою историю: как к ней пришел Тимирер в облике рыжего щенка с белыми отметинами, как ей было грустно расставаться с Уной, как Солке привел ее в город, как она встретила там добрую женщину и подружилась с ней, как та предложила ей станцевать, потому что праздник и так принято…

– Так не принято! – прервал ее царь. Увидев, что дочь отпрянула от него, сказал спокойнее: – Так не принято, Лита. Мариками становятся те, кто… у кого нет дома, нет семьи, кому некуда идти или кто опозорил себя недостойным поведением. Это порочные женщины и…

– Она сказала, марики делают мужчин счастливыми, – опустила голову Лита.

Она все еще не могла понять, почему отец так сердится. Что плохого, если Алоика поет и танцует перед мужчинами, разговаривает с ними, читает им стихи? И если это плохо, то почему отец не запретит это? Раз он царь.

Эрисорус шагнул к дочери, приподнял за подбородок ее лицо:

– Запомни, Лита, ты – царевна, хозяйка этих лесов! И здесь тебе нечего бояться, нет для тебя преград и нет безвыходных ситуаций. Но в городе… В городе ты никто, песчинка, каждый может растоптать…

– Горожане – добрые люди, им незачем меня обижать.

– Да… но люди разные. В тебе заключена слишком страшная тайна, – голос отца вмиг перестал быть пафосным, стал усталым, даже скорбным. – Если Первому совету станет все известно, не ходить тебе по земле. Ни тебе, ни маме, ни Кассионе.

– Почему?

Эрисорус вздохнул, опустил руку.

– Давай присядем, – сказал он, снял свой богатый плащ, расстелил на земле. Притянул к себе Литу, обнял одной рукой и спросил: – Ты же помнишь, что была Война четырех городов? Мама рассказывала тебе о ней?