Сдержанность женщины неприятно поражает.

Я бы извелась вся, будь это мой ребенок, пропавший в ночи. А она ничего, спокойна и холодна. Будто нервы имеет железные.

Отодвинув лишние эмоции на потом, открываю рот, чтобы уговорить ее бежать скорее и не терять в опасном доме ценные минуты, но она уже выскальзывает из кухни и ныряет в комнату наискосок.

Шустрая.

Оставшись одна в кухне, гашу шумный выдох. Сейчас явно не место и не время. Да и права Бирина, подумав про одежду. Пусть мне претит задержка, но на дворе не лето, она полураздета и босиком, да и Тайлера нужно утеплить.

Чтобы отвлечься, озираюсь по сторонам, разглядывая обстановку кухни.

Стоит признать, вокруг есть, на чем заострить внимание. Кружевная скатерть на столе, вязанные сидушки на стульях, расписные горшки на подоконнике. Одна из стен помещения сплошь увешана деревянными досками ручной работы, обожженными и покрытыми лаком. На одних поражают красотой искусно вырезанные ножом пышные цветы, на других райские птицы, на третьих легко узнаваемые места Заречного: озеро на закате, лес в лучах солнца, опушка, утопающая в пушистых шапках снега, и даже пристань с лодочкой.

Красиво.

Когда-то в этом месте явно жили душа в душу и всё делали с любовью…

Тем грустнее смотреть не столько на запустение, сколько на безразличие новой хозяйки к былой красоте. В раковине гора немытой посуды, стол залит и заляпан непонятными пятнами, хлеб раскидан, весь пол покрыт толстым слоем грязи, а в углу ютятся два битком набитых мешка мусора, из которых так и тянет кислятиной.

Ужас. Ну и срач!

Так и хочется сказать: «Бирина, ну, ты же женщина! Нежели тебе не стыдно жить с ребенком в такой грязи?»

Впрочем, судить мне права не давали. Сама заявилась без приглашения.

А пора бы уже и честь знать.

Решив поторопить медлительную хозяйку, крадусь в комнату, где она скрылась, и будто на стену налетаю, когда первым, что бросается в глаза, оказывается кровать с металлическим каркасом. А в её изголовье привязаны веревки. Те самые, ошметки которых я несколько часов назад срезала с детских запястий.

Это что же выходит? Тайлера к кровати привязывают?

Кто? Зачем?

– Мой сын слишком беспокойный мальчик, а еще очень непослушный, – пожимает плечом оборотница, правильно определив, на что я смотрю. И во взгляде ни капли стыда, лишь слепая уверенность, что она в своем праве. – Я готова. Куда идти?

Сжимаю кулаки. Ух, как же меня потряхивает.

Беспокойный?

Непослушный?

А за собой она не пробовала следить? Идеальная, чтоб её!

Может тоже стоит уму-разуму поучить? Взять и привязать, например, к кухне? А вдруг хватит мозгов навести там уборку?

Но прежде чем успеваю сказать хоть слово, на весь дом раздается громоподобный бас:

– Бирина, лентяйка поганая, долго мне еще ждать своего завтрака? Думаешь, раз я уснул, то жрать перехочу?

Несмотря на созвучность мыслей с невидимым Калебом, замираю в испуге. Матушка-Луна, не успели! Проснулся. Ой-ой-ой-ой-ой!

Бирина тоже скукоживается, таращась на меня, и чуть ли не приседает от страха. Вся наносная уверенность стекает с нее, как капли дождя по стеклу.

Плохо! Очень плохо!

Еще не хватало, чтобы такое удачное начало побега было так глупо испоганено ее невменяемостью.

– Ответь ему, – подсказываю одними губами, дергая посильнее за руку.

Нечего тупить, нужно действовать.

– Да-да, Калеб, я сейчас, – откликается волчица, то и дело срываясь на писк, – пара минут осталась, и всё принесу.

Вскидываю вверх большой палец, подбадривая, и выглядываю в коридор. Слава богине, пока пустой.

– Иди первая, я за тобой, – шепчу ей на ухо и подталкиваю в спину, указывая в сторону неприметной двери за большим двустворчатым шкафом, через которую попала в жилую часть.