В голове у меня смешался винегрет, вспомнились слова Вовки Монгола: «Владик, если я в третий раз сяду на иглу, то даю тебе слово: вскрою вены или повешусь». А ещё его напутствие: «Владик, в жизни никогда не делай двух вещей: не колись и не играй в стиры».

− И давно ты колешься?

− Больше года, папа.

− И чем ты колешься? − я помнил, что Монгол кололся морфием.

− Мы, папа, варим ханку, − для меня это было китайской грамотой.

− А кто, Олега, тебе поставил первый укол? − спросил я. Дело в том, что сын всегда страшно боялся самого вида шприцев. Даже во время болезни врачи не могли его уколоть, если меня не было рядом. А тут − сам!

− Комаров, папа. Он сказал, что я − слабак… При парнях… И я дал ему уколоть меня.

С Комаровым они ходили в одну группу детского сада, и из их группы именно этот парень первым уйдёт из жизни. Потом на кладбище выстроится очередь.

Слёзы из глаз Олега текли ручьём, смотреть на это не было сил. Я понимал: нужно всё сопоставить, обдумать и тогда принимать решение.

Отпустив Олега, я ещё долго сидел в машине и вспоминал то, на что должен был обратить внимание раньше. Стало ясно и то, почему он отпрашивался в город после работы в саду, и то, почему начал носить рубашки с длинными рукавами и даже в жару не надевал футболки.

Куда подевались двести долларов и другие, менее значительные суммы, пропажу которых я относил на свою забывчивость, тоже стало понятно. Тут большого ума не надо…

Подошла Надя и позвала ужинать:

− А где Олег?

− Я отпустил его домой. Работа сделана − он отпросился. Я сейчас приду, только за забор схожу.

Далеко ходить не пришлось. Искал я минут десять-пятнадцать. Нашёл поваленное дерево, а в траве возле него − несколько использованных шприцев, которыми наверняка и кололся мой сын.

Пришёл на участок. Баня уже была не нужна, хоть без неё, наверное, было ещё хуже. Разлили с Надей немного водки, выпили, и я задал вопрос:

− Скажи, Надя, почему Олег, даже когда на улице жара, носит рубашки только с длинным рукавом?

− Не знаю. Ну, хочет − пусть носит, − был ответ.

− А ты руки у него видела? Посмотри: они все в уколах! − и увидел её застывшее лицо.

Ночь тянулась нескончаемо долго. Водка уснуть не помогала. В голове ворочались самые тяжёлые мысли.

Рано утром сели в машину и помчались домой. У меня родился небольшой план, который требовал обсуждения и, конечно, не с Надей.

Дома увидел мирно спящего Олега, и всё, произошедшее накануне, показалось дурным сном. Но это была жестокая явь.

Игорь в эту ночь дома не ночевал, видимо, гулял со своими школьными друзьями.

* * *

Я сёл в машину и поехал к Ирине, у которой сегодня был день рождения. Ещё накануне выходных мы договорились провести этот день вместе. Провели, называется… Когда она села в «Жигули» и увидела моё серое лицо, сразу поняла: что-то случилось. После того, как я рассказал Ирине о последних событиях, на неё тоже стало жалко смотреть.

Понять её тревогу было несложно. Буквально недавно, в декабре девяносто четвёртого − ещё и полгода не прошло − я с трудом выкарабкался из очередного обострения геморрагического васкулита: все те проколы и неприятности, которые пережил при организации предприятия, накопились и привели меня на больничную койку. Попасть на неё, да ещё в руки хорошего врача в то время, когда всё, включая медицину, летело в тартарары, было непросто, потому за помощью я полетел к своему другу Володе Суханову в Первую Областную больницу.

Володя − потомственный врач. Отец его сначала преподавал в свердловском мединституте, а затем − в пермском. Сам Володя к тому времени уже защитил кандидатскую и пользовался большим авторитетом в медицинских кругах.