▪ запугивание («духовный террор»), которое направлено на создание астенических состояний (страха, паники и т.д.) путем мрачных пророчеств, кликушеств и т.д.;
▪ стереотипизация, когда в общественное сознание внедряются стереотипы «западной свободы», «западной демократии», «политического плюрализма», «прав человека» и т. д.;
▪ создание иллюзий, например об обществе «равных возможностей» [Там же: 116, 160];
▪ «кража лозунгов», когда «в сложившиеся понятия, призывы пытаются внести враждебное содержание»; «подтасовка карт», когда «события, факты подгоняются под определенную концепцию, версию, точку зрения», «наклеивание ярлыков», когда «без всяких доказательств отдельные действия, лица, организации объявляются подрывными, нелояльными, продажными, террористическими и т.д.» [Там же: 125].
В.Г. Крысько отмечает, что для психологической войны характерны также:
▪ «игра в простонародность», основанная «…на побуждении объекта внушения к отождествлению субъекта и преподносимых им идей (понятий, суждений) с позитивными ценностями вследствие “народности” этих идей либо вследствие принадлежности источника информации к так называемым “простым людям”. Именно поэтому свои пропагандистские материалы органы психологической войны часто преподносят от имени рядовых граждан или военнослужащих противника» [Крысько 1999: 286];
▪ подведение под «общую платформу» – способ, который «…заключается в побуждении объекта воздействия принять содержащуюся в информации идею (суждение, оценку, мнение) на том основании, что якобы большинство представителей данной социальной группы или воинского подразделения разделяют ее» [Там же];
▪ «сияющее обобщение», которое «…заключается в обозначении конкретной идеи или личности обобщающим родовым именем, имеющим положительную эмоциональную окраску» [Там же: 285].
В изученной нами литературе описаны и такие явления, которые не квалифицируются как методы, способы или механизмы воздействия, однако их можно отнести к стратегиям или тактикам ведения ИПВ. Таким явлением считают, например, мифотворчество, включающее в себя мифологизацию, героизацию, создание (конструирование) символов, актуализацию суеверий [Сенявская 1999; Караяни, Сыромятников 2006: 387]. В процессе мифотворчества большую роль играет обращение к архетипам, больше всего проявляющимся в мифах и сказках [Брудный 1998: 46].
Информация о стратегиях и тактиках ИПВ, имеющих речевую реализацию, содержится также в работах по психологии массовых коммуникаций, по проблеме манипулирования общественным сознанием. Например: «навязывание повестки дня» [Харрис 2002: 54–55], осуществляемое в основном для отвлечения внимания общества от какой-либо острой проблемы; напоминание противнику о его неуспехах, объясняемое тем, что психологами выявлено «отрицательное влияние переживаний, связанных с предыдущим неуспехом, на быстроту и качество интеллектуальной деятельности» [Ильин 2001: 118].
Интересны для лингвистики ИПВ наблюдения психологов о составляющих технологии ИПВ: «определенный набор часто повторяющихся положений, которые нужно навязать общественному сознанию; <…> создание “мифов”, дающих ложную, искаженную картину мира; подмена проблемы современности историческим прошлым, исходя из интересов сегодняшнего дня; ликвидация героев, составляющих гордость русского народа; создание ложной дихотомии; распространение через СМИ взаимоисключающих суждений, провоцирующих некритичность, порождающих безразличие, апатию, неадекватность в оценке ситуации» [Чернякова 2010: 206]. Исследователи также пишут о методах, направленных на разрушение психики и ценностных ориентаций подрастающего поколения: навязывание западных образцов воспитания; отрицание традиционных взглядов; создание и трансляция кинопродукции, демонстрирующей и внедряющей перевернутые ценности; раннее сексуальное просвещение молодежи; пропаганда идей, противоречащих нормам воспитания мальчиков и девочек; пропаганда наркотиков, экстрима; использование психоделической музыки и кинопродукции, погружающих человека в ощущение мистического ужаса, воспевающих сатанинские обряды, демонстрирующих фантазии на тему распятия; навязывание обезображенной внешности; поэтизирование образа порочных женщин и описание красивой жизни «ночных бабочек»; возведение воровства, убийства в разряд обыденных явлений; формирование искусственных потребностей; эксплуатация в компьютерных играх наиболее темных и мрачных архетипов «ада», «смерти», «чудовища» и др. [Там же].