Мы замолкаем на пару минут. Он, прихлебывая кофе, смотрит в сторону дорогого ресторана. На веранде пьют шампанское, несмотря на то что только среда, вполне рабочий день.

Философ-шаман первым нарушает молчание:

— Жениться вам надо, мой любезный друг. Не с бездомными завтракать, а с прекрасной женщиной, вот на той террасе. С цветами, круассаном, соком, непременно свежевыжатым. Они такое обожают.

— Неужели и это философия?

— Нет, то из жизни! — отмахивается Лев Семенович и хохочет.

— Вот женюсь я. Разве вы не будете скучать по нашим спорам?

Он морщится.

— Я бы очень хотел вас там увидеть, в хорошей компании, за приятной беседой. У вас светлая голова, но жизнь свою вы тратите как будто на что-то несущественное. Жуликов да проходимцев.

— И что же, по-вашему, существенное?

— Любовь.

— Ха. Красивые, умные, честные, — загибаю я пальцы. — Выберите любые два качества. Все сразу не помещается в одной женщине, иначе это была бы уже не женщина, а идеальная пытка.

Лев Семеныч снова хохочет, и я продолжаю:

— Женщины по сути своей делятся на коллег, домработниц и шлюх. Первые и вторые быстро утомляют, третьим — нет доверия.

— Вы не любите женщин?

— Я обожаю женщин всей своей душой, насколько это только возможно. Однако есть одно но: они все хотят быть единственными.

— Это факт!

— Ревность даже самых прекрасных созданий мгновенно превращает в опасных существ, способных не только на истерику, но и на вполне расчетливую подлость.

— А вы знаете, что я прожил с одной из них тридцать пять лет?

— Да ладно?

— Чтоб я сдох! Каждый день был как бесконечный спор на любую тему. — Лев Семенович выбрасывает пустой стаканчик в урну и тянется в сумку за коньяком. Предлагает, и когда я вежливо отказываюсь, делает глоток из бутылочки.

— Как вам было в постели?

— В постели, молодой человек, мы, философы, тоже умеем находить истину. Особенно когда влюблены. — Помолчав, он добавляет: — Моя Зоенька тоже обожала есть красиво. Женщины вообще зависимы от вкусных завтраков в пафосных заведениях. Чтобы и цветы, и кофе. Я поэтому люблю сюда приходить. Раньше на этом месте другой ресторан стоял, мы с ней там откушать любили в выходные.

— И каждый день вам было о чем поговорить?

— Конечно.

— Да вы счастливчик, Лев Семеныч! — Я легко толкаю старика в плечо.

Он самодовольно усмехается:

— Определенно. Спасибо за завтрак, господин адвокат, очень поддержали. Если не будете доедать сэндвич, не сочтите за наглость...

Я протягиваю начатый бутерброд.

— Бросьте, за еду не благодарят. Держитесь, и спасибо за советы и красивую историю любви. Хоть и выдуманную. Интересно было послушать.

Лев Семенович качает головой.

— У меня теперь кафедра — эта скамейка, к тому же времени вагон. А внимают мне аудитория прохожие да голуби. Но знаете, порой здесь слушают внимательнее, чем студенты в теплой аудитории.

— У студентов мысли в другой стороне.

— У вас тоже. Сложное дело ведете?

— Муторное. Куча этических качелей.

— Самое интересное в этике, господин адвокат, — это не правила, которые прописаны в ваших кодексах, а то, как поступает человек, когда перед ним приоткрыта дверь и вокруг — ни души.

— Вообще никакой интриги не вижу: от халявы еще ни один не отказался.

— Интересно, как поступите вы сами, ибо «Несправедливость, совершенная тобой, хуже той, что совершена против тебя».

— Весьма спорное утверждение, принадлежащее, кажется, Сократу.

— Истина.

— Он просто никогда не пытался доказать невиновность тех, кого стоило бы посадить еще вчера.

***

В московском офисе кипит жизнь. Мы сняли весь одиннадцатый этаж, чтобы впечатлять клиентов масштабом, и это сработало.