Постепенно вихрь в глазах Ярослава утихает, и он усмехается:

– Ох, и жалко мне этого бедолагу! Ладно, поехали.

Осмотр, рентген, длительная беседа с травматологом, и наконец я свободна. К сожалению, только от состояния беспомощности и ограниченности, а не от временного сожителя. Но наставления врача о медленной разработке руки, скорое возвращение к работе и тренировкам необычайно воодушевляют меня. Уверена, стоит только вернуться к привычному образу жизни и забить голову расследованием, как все глупости сразу забудутся.

Покинув кабинет врача, я тихонько вращаю по кругу плечом. Ноющая боль отдаёт куда-то под лопатку, но я стискиваю зубы, продолжая неторопливые движения.

– Эй, Гель, полегче, – хмурится Власов. – Док сказал: «медленно разрабатывать двигательные функции руки и плечевого сустава», а не свернуть её к чертям собачьим в первый же день!

– Не терпится вернуться к работе, – ослепительно улыбаюсь ему. – Ты же мне ничего не рассказываешь, а я от любопытства уже умираю!

– Попридержи коней, – смеётся он. – У тебя больничный открыт, да и с нашей работёнкой лучше бы тебе восстановиться как следует.

Я не напоминаю бывшему, как он пустился по следу дочери, едва придя в себя после тяжёлого ранения. Незачем. Мы говорим на разных языках, и он попросту не в силах понять, что значит для меня работа за неимением других жизненных ценностей.

Тихонько вздыхаю и прошу:

– Ярик, а, Ярик? Ну что там с расследованием убийства Лики Велегурской? Удалось этих пацанов взять?

– Как сквозь землю провалились, – выплёвывает он сквозь сжатые зубы. – Никакого продвижения нет, полковник уже плешь проел, мэр давит авторитетом. Вот ей-богу, Гель, лучше не спрашивай. Отдыхай, покуда можешь.

Мы выходим на лестницу и начинаем движение вниз. Каждый шаг по ступеньке отзывается отголоском боли в плече, но я ни за что никому в этом не признаюсь. Я больше не вынесу ни секунды в бинтах на половину туловища.

Мысленно я уже лежу в пушистой пене, попивая шампанское из охлаждённого бокала. Мне даже плевать, что за дверью будет ошиваться Юджин-Женя… Но мои сладкие грёзы разбивает знакомый голос:

– Власовы! В этом городе хоть куда-то можно пойти, чтобы не лицезреть вашу сладкую парочку?

– Никак нет, товарищ полковник! – с яркой улыбкой козыряю я Румынскому. – А вы к нам какими судьбами, Григорий Феликсович? Неужто болеть изволили, а у вас в районе не нашлось приличных специалистов? Вы смотрите, скоро все лучшие совсем разбегутся…

– Власова! – шипит Ярослав, и я замолкаю. Мужчины пожимают руки, впрочем, без капли даже малейшего дружелюбия или хоть грамулечки уважения. – Какими судьбами в наших краях, Гриш? Уж не по нашему ли делу?

– По делу, – странно крякает Румынский. Мне даже кажется, что он краснеет. Но ведь этого не может быть, верно? – Личные дела привели…

Впрочем, любые пояснения становятся ненужными. К вшивому полковнику подходит какая-то баба.

– А вот и мы, Гриш, – улыбается она, складывая руки на округлом животе, и переводит взгляд на нас. – Твои знакомые? Здравствуйте!

Невидящим взглядом смотрю на этот живот, испытывая щемящую тоску. Власов закидывает руку мне на плечи.

– Здравствуйте, – говорит вежливо. – Ярослав и Ангелина Власовы.

– Маша. – представляется она в ответ. – Мы с Григорием… Словом… Вот.

Сияя от счастья, она гладит одной рукой беременный живот, а другой цепляет Румынского под руку. Тот мнётся, явно недовольный нашим присутствием в его частной жизни.

– Совет вам да любовь! – выплёвываю я, испытывая пугающую потребность расцарапать рожу этому напыщенному козлу, и Власов считывает мой настрой.