На этом полезная информация заканчивалась… а статья продолжалась. Изложив события, автор бесцеремонно обрушился на местную «золотую молодежь», заодно припоминая все предыдущие прегрешения. И Воронцова, и, к сожалению, мои. Их было не так уж и много, и все они не отличались каким-то особенным масштабом — но на мгновение я даже испытал стыд. Так что оставалось только внутренне согласиться с автором.

А заодно и поблагодарить его за возможность хотя бы примерно понять, как я выгляжу. Борзописцы явно верстали макет газеты в спешке, торопясь поскорее выплюнуть в киоски свежий тираж, и фотографию выбрали не самую удачную. Там я был запечатлен вполоборота и в окружении других людей. Однокашников из лицея — судя по форме. То ли дело было в ракурсе, то ли я действительно выделялся среди них ростом — почти на голову выше остальных. И, возможно, чуть постарше — судя по пробивающейся на лице и шее щетине.

Знакомое — и одновременно как будто чужое лицо. В нем неуловимо проглядывало что-то восточное или южное, а темные волосы лишь дополняли впечатление. Черно-белая фотография не могла передать цвета глаз; впрочем, я и так знал, что они у меня карие.

Самая обычная рожа. В меру приятная, но не выделяющаяся. На любой улице наверняка запросто найдется десяток похожих парней. Таких же молодых и бестолковых.

Я с кряхтением откинул одеяло и сбросил ноги на пол. Пришло время опробовать тело. Худощавое, легкое, несмотря на немалый рост, — хотя, похоже, достаточно крепкое, раз уж оно смогло пережить такую аварию. Не отыскав ничего похожего на обувь, я заковылял к окну босиком. Из одежды на мне имелась только больничная роба, однако я ничуть не смущался — все равно палата для персон дворянского происхождения предполагала наличие только одного пациента, а гостей я не ждал…

Впрочем, зря. Стоило мне откинуть занавеску и кое-как разглядеть сквозь деревья до боли знакомый Литейный проспект, как за дверью раздались шаги. Возвращаться под одеяло в любом случае было уже поздно, так что оставалось только усесться на подоконник и сделать вид, что так и надо.

— Ваше сиятельство, вы уже встали? — Удивление в голосе Татьяны казалось вполне искренним. — Ольга Михайловна говорила…

— Мне уже лучше, — улыбнулся я. — Просто захотелось выглянуть наружу.

— День хороший. Редкость в нашем городе… даже летом. — Татьяна переступила с ноги на ногу, цокнув каблучком по полу. — Ваше сиятельство, мне велели никого не пускать, но один господин уже полчаса…

— Пусть заходит. — Я поднялся с подоконника и поправил одежду. — Немного общества мне не повредит.

В не до конца закрытую Татьяной дверь вдруг просунулась чья-то голова. Чуть растрепанная, с седой бородкой колышком и в круглых очках. Явно уже немолодая — но розовощекая и почему-то до неприличного улыбчивая.

— Вы позволите, ваше сиятельство?

— Да, конечно, — кивнул я. — Прошу, входите.

Обладатель головы, невысокий полноватый человечек в сером костюме, тут же распахнул дверь. С явным сожалением проводил взглядом Татьяну, едва слышно вздохнул… и засеменил ко мне, чуть было не выронив портфель из черной кожи.

— Колычев Сергей Иванович. Титулярный советник судебного ведомства… в отставке, конечно же! — Человечек хохотнул и протянул мне маленькую ладошку. — А ныне — поверенный их сиятельств князей Горчаковых. Вел дела вашего деда и родителя, теперь вот — брата Константина… Друг семьи, можно сказать.

— Колычев, поверенный, да… — улыбнулся я, — припоминаю.

Хотя ни черта я, конечно же, не припоминал. Этот жизнерадостный дядька лет то ли пятидесяти, то ли шестидесяти с гаком не раз мелькал и в Елизаветино, и в нашем доме здесь, в Питере, — однако я так и не потрудился узнать, кто он вообще такой.