— Да почему?!

— Потому, что у нормальных… у обычных людей Дар растет по чайной ложке, с детства. Если дворянин выбирает военную службу — после кадетского корпуса идет в училище. И там он из унтера становится подпоручиком. За три или четыре года. — Андрей Георгиевич тяжело вздохнул. — Вполне достаточно, чтобы вылепить из пацана офицера… А ты три недели назад был бездарем, а теперь выдаешь Булаву на уровне пехотного штабс-капитана!

— Прямо так? — смутился я.

— Прямо так. Только ты не вздумай возгордиться. Это не радость, а полный… — Андрей Георгиевич на мгновение смолк, подбирая подходящее слово. — Плохо это, в общем. Опасно! Поэтому и дисциплина нужна железная, и контроль. Думаешь, мне нравится с тобой ночью по дождю скакать?

— Думаю, не очень.

— То-то и оно, что не очень. Загонял старого по лесу, так еще и пришибешь ненароком. — Андрей Георгиевич мрачно улыбнулся и снова зашагал в сторону усадьбы. — Ты мне лучше скажи, чего у тебя с Кольчугой не вышло.

— Да ничего не вышло, — буркнул я. — Сил хватает, плетение помню, начинаю — а узор разваливается. С Ходом то же самое: на тренировке запросто, а чуть что — сразу дергаюсь… А вроде просто все! Так, потом сюда и…

Я провел пальцем в воздухе, вспоминая простенький энергетический рисунок… и вдруг почувствовал что-то похожее на легкое прикосновение. К плечам, к животу, к груди — везде: Кольчуга мгновенно оплела все тело. Без малейшего усилия.

Контур замкнулся и сработал.

— Тьфу ты, Сашка! — рассмеялся Андрей Георгиевич. — Сразу бы так. Практика нужна… В боевых условиях, так сказать.

— Куда уж боевее.

— Не пойму я, что с тобой. Обычно более-менее ровно все идет. А у тебя плетения на тройку с минусом — зато Булавой так въе… ударишь! — Андрей Георгиевич тряхнул головой. — Что потом два дня локоть болит. И это через Щит!

— Да сложные эти плетения. — Я почесал затылок. — С атакующими проще. Хотя мне вообще не очень понятно, зачем нужны эти Серпы и Молоты, если я из «кольта» не хуже шарахну.

— Ну… начнем с того, что боевые заклятья придумали где-то за тыщу лет до первых пушек. А может, и за две тыщи — тут тебе точно никто не скажет. Не все, есть и посвежее, но из основных — большинство. — Андрей Георгиевич распахнул передо мной заднюю дверь усадьбы. — Во-вторых, оружие носят немногие, зато Булавой тебя огреет даже восьмилетняя девчонка… Слабенько — но огреет.

— Ага. — Я вспомнил, как отделал Воронцова в больнице, чудом не попав под заклятье. — Дар всегда со мной.

— Да. И в-третьих, — Андрей Георгиевич грузно затопал по лестнице, — для Одаренного выше пятого класса и Булава, и Серп, и все эти железные пукалки — фигня. Даже не комариные укусы. А первый класс может такое сотворить, что даже не придумаешь!

— Вот блин… — Я остановился перед раскрытой дверью своей комнаты. — А вы видели?

— Видел. — Андрей Георгиевич потер изуродованную когда-то правую щеку. — Больше видеть не хочу. И ты, дай Бог, не увидишь… Заходи, ложись, Сашка. Будем твои боевые раны смотреть.

Чувствовал я себя действительно так себе, и на ребрах справа уже наверняка налился синяк, но напрягать Андрея Георгиевича почему-то не хотелось. Из матерого дедова безопасника, могучего великана с косой саженью в плечах он вдруг на мгновение превратился в себя настоящего. Усталого и немолодого дядьку, которому не так уж легко было носиться по ночному лесу за шестнадцатилетним пацаном. Даже под Ходом.

— Да ничего. — Я махнул рукой. — Само заживет. Заодно в плетениях потренируюсь.

— Молодец. — Андрей Георгиевич взглянул на часы. — Пять утра уж скоро. Досыпать будешь?