– Как ты можешь это есть? Да в её глотке чего только не побывало.

– Да что ты говоришь, – невнятно пробормотал Кайнорт, раскусывая капсулу. – Чтобы дама – да использовала рот не по назначению? Ты хочешь сказать, она в него ещё и ела? Фу.

– Я бы попросила, уважаебая, за гигиеной своего языка следить! – огрызнулась из морозилки голова Заи.

Из-за особенностей настройки секс-бота бур кротафалка почему-то тянуло налево. Он заурчал, вгрызаясь в обледенелый кряж, и втянул гусеницы, как шасси. Сытый Кайнорт блаженно откинулся на металлическую стену. Радужки светили сквозь тонкие веки, на коже проступали сосуды. С самого первого вечера в хибаре Зеппе он только раз ещё пил кровь. Хотя это было неудивительно: ведь после крушения он больше не мог превращаться и тратил меньше энергии. Но всё-таки раньше он жаждал крови сильнее.

– Я тут обнаружил кое-что, – Бритц вспомнил про глезоглифы и передал Деус изображения песцов из чёрного озера. – Это может иметь отношение к игре шамахтона.

– Ай, молодец! Думаешь, нам достался кусочек загадки? Дай-ка подумать… Это может быть частью карты, которая ведёт к алмазной жиле. К сердцу Зимары. Тогда мы уже на шаг впереди Клуба.

– Мы ещё не знаем, кого они выставят против нас. Вряд ли девчонку, старика с кальмаром на голове, секс-бота и кошку на катафалке. Мы точно проиграем в силе, Деус, так что надеюсь, ты разберёшься в карте быстрее, чем команда других сумасшедших. Чтобы убить их всех, как того пожелала Зимара, нужно опередить их и встретить там, куда они придут уже измотанными и в неполном составе.

Он опять прикрыл веки, греясь между клубочками Чивойта и Сырка. Глядя на него, Деус в который раз подумала, что правду ей частенько говорил Зеппе: феноменальная память и острый ум – совсем не преимущества на Зимаре. Лимонная обезьянка была ещё слишком молода. Драный и раненый, лорд-песец был опасен и живуч, как крыса в углу. А опыт, полученный его путём, был актуальней и упорядоченней, чем тот, что черпался из справочников. Практика, вечно недооценённая теорией тонких материй, была лучше приспособлена к реальной жизни. К тому же Деус помнила, что за цветными носками и дурацкими шутками скрывался доктор наук. Гуманитарных, фыркнула про себя лимонная обезьянка, но всё-таки. Его труды неспроста категорически запретило Бюро ЧИЗ. Деус знала количественно больше фактов, да. Но эзер видел насквозь всё, что знал. Деус его побаивалась. Она понимала, что неплохо бы ей заиметь свой собственный вариант плана, который исключал бы творческие флуктуации идей Кайнорта Бритца, как всякому уравнению идёт на пользу исключение нестабильной частицы. Потому что Бритц в её модели мироустройства был квантом: выпустишь из поля зрения – и гадай, кто он, что он, как он и где он.

В карцере было темно, душно и пахло страхом. Тем сортом холодного пота с букетом крепкого адреналина, который ни с чем не спутать. Я лежала, распятая ничком на стальной паутине. На этот раз не одна. От тревоги, провальной досады и ожидания неизвестного я не чувствовала даже боли от переплетений гамака. Язык, присохший к нёбу, прикусывали клацающие зубы. Меня не избили, не отвели на анимедуллярный ляпискинез. Наказанием стал Скриба Кольщик. Вот уже пять минут он возился в самом тёмном углу, но я, как ни выворачивала шею, не видела, что он там делает.

Я вдруг поняла, что чувствуют букашки на булавке энтомолога. Послышался шорох, потом лязг, и на свет вышло нечто. Обёрнутый в клеёнчатый фартук дылда с серой, бугристой кожей. Сосудистые звёздочки густо покрывали его лоснящееся влагой тело. На лбу у Скрибы гноились швы, а на вскрытом затылке блестел купол отполированного до зеркального блеска камня. Гладкий булыжник занимал место целого мозга. Выточенный по форме полушарий, испещрённый сверкающими бороздами и прожилками. Так вот как выглядели жертвы ляпискинеза. От ужаса я охрипла, осипла и не смогла даже пискнуть. А Скриба наклонился и стал изучать мою спину. Я сжала зубы.