Измученный Хорнблауэр чуть было не выпалил: «Бросьте валять дурака», но сдержался и просто указал на фрегат. Двадцать пушек глядели на них в упор. Даже шлюпка, спускаемая сейчас с фрегата, несла по крайней мере в два раза больше людей, чем их шлюп. «Ле рев» был не больше иной прогулочной яхты. Это не десять к одному, даже не сто к одному.

– Понятно, сэр, – сказал Хантер.

Испанская шлюпка спустилась на воду и готовилась отвалить.

– Мне надо поговорить с вами наедине, мистер Хорнблауэр, – неожиданно сказала герцогиня.

Хантер и Виньят, услышав ее слова, отошли в сторону.

– Да, ваше сиятельство, – сказал Хорнблауэр.

Герцогиня, по-прежнему обнимая плачущую горничную, посмотрела прямо на него.

– Я такая же герцогиня, как и вы, – сказала она.

– Господи! – воскликнул Хорнблауэр. – Кто же вы?

– Китти Кобэм.

Имя показалось Хорнблауэру смутно знакомым.

– Я вижу, мистер Хорнблауэр, вы слишком молоды, чтобы меня помнить. Прошло пять лет с тех пор, как я последний раз играла на сцене.

Вот оно что! Актриса Китти Кобэм.

– Я не успею вам все рассказать, – продолжала герцогиня (испанская лодка быстро приближалась), – но вступление французов во Флоренцию было лишь последним звеном в череде моих несчастий. Я бежала от них без единого пенса в кармане. Кто шевельнет пальцем ради бывшей актрисы, брошенной и покинутой? Другое дело герцогиня. Старушка Далримпл в Гибралтаре из кожи вон лезла, чтобы угодить герцогине Уорфедельской.

– Почему вы выбрали этот титул? – против воли спросил Хорнблауэр.

– Я ее знаю, – пожала плечами герцогиня. – Она именно такая, как я ее изобразила. Потому я ее и выбрала – характерные роли всегда давались мне лучше, чем откровенный фарс. И не так скучно долго играть.

– Мои депеши! – всполошился Хорнблауэр. – Верните их немедленно.

– Как скажете, – отвечала герцогиня. – Но когда придут испанцы, я смогу по-прежнему оставаться герцогиней. Меня освободят при первой возможности. Я буду хранить эти депеши как зеницу ока, клянусь вам, клянусь! Если вы доверите их мне, я передам их не позже чем через месяц.

Хорнблауэр смотрел в ее умоляющие глаза. Быть может, она шпионка и искусно пытается сохранить депеши, чтобы потом передать их испанцам. Но никакой шпион бы не рассчитал, что «Ле рев» в тумане зайдет в самую середину испанского флота.

– Да, я прикладывалась к бутылке, – говорила герцогиня. – Я пила. Но в Гибралтаре я оставалась трезвой, так ведь? И я не выпью ни капли, ни одной капли, до возвращения в Англию. Клянусь. Прошу вас, сэр. Умоляю вас. Позвольте мне сделать для моей страны то, что в моих силах.

Это был нелегкий выбор для девятнадцатилетнего молодого человека, который ни разу в жизни не разговаривал с актрисой. За бортом послышались голоса – сейчас испанская лодка зацепится за шлюп.

– Оставьте их у себя, – сказал Хорнблауэр. – Вручите, когда сможете.

Он не сводил глаз с ее лица, ждал, не мелькнет ли в ее глазах торжество. Если бы он увидел что-нибудь в таком роде, то в ту же минуту сорвал бы депеши с тела герцогини. Однако лицо ее выражало обыкновенное удовольствие, и лишь тогда он решил ей поверить – не прежде.

– О, благодарю вас, сэр, – сказала герцогиня.

Испанская лодка зацепилась за шлюп, и испанский офицер неуклюже попытался вскарабкаться на борт. Наконец он на четвереньках выбрался на палубу, поднялся на ноги, и Хорнблауэр заспешил ему навстречу. Победитель и побежденный обменялись поклонами. Хорнблауэр не понимал, что говорит испанец, но, очевидно, это были официальные фразы. Испанец заметил женщин и замер в изумлении. Хорнблауэр поспешил представить на ломаном испанском: