Она накинула халат, но ткань не согревала – он был лишь частью привычного утреннего ритуала. Подойдя к зеркалу, Лена задержала дыхание, на мгновение останавливаясь, но не заглядывая в отражение. Не потому, что боялась увидеть там что—то пугающее. Нет, всё было проще. Это просто не имело смысла.

Вода в ванной стекала тонкими струями, оставляя после себя прохладные капли на коже. Тёплая, но не слишком горячая, не слишком мягкая – в доме всё было выверено до мелочей. Здесь ничего не выходило за рамки ожидаемого, здесь никто не совершал необдуманных поступков. Лена провела рукой по волосам, по шее, задержавшись у линии ключиц, ощущая собственное дыхание. Оно было ровным, но едва заметная тяжесть поселилась в груди.

На кухне пахло чаем, слабый горьковатый аромат разносился по помещению, смешиваясь со свежестью утреннего воздуха, пробравшегося внутрь через едва приоткрытое окно. Лена поставила чашку на стол, проводя пальцами по гладкому ободку. Она не торопилась.

Где—то в соседней комнате, за дверью, сидел Леонид. Его присутствие ощущалось, даже когда он не говорил ни слова. Её слух давно привык к этим утренним звукам: шелест переворачиваемых страниц, едва уловимый стук пальцев по столешнице, размеренное дыхание. Он читал, думал, работал, не обращая на неё внимания, но от этого его контроль не ослабевал.

Лена давно изучила его повадки, знала, когда он раздражён, когда погружён в дела, когда сосредоточен. Но сегодня он был другим. Что—то изменилось.

Неуловимый сдвиг, который невозможно было выразить словами, но который пронизывал пространство, нарушая тщательно выверенный порядок. Леонид не выглядел раздражённым, его пальцы не сжимались нервно, его голос не выдавал ни капли недовольства. Но он был сосредоточен так, будто внутри него вращался механизм, готовый запустить что—то важное.

Он поднял глаза, но взгляд его не был пустым или рассеянным. Он смотрел прямо на неё, но не ждал ответа, не пытался прощупать её мысли.

– Вечером будет гость, – произнёс он спокойно, не отрываясь от бумаг.

Звук его голоса прозвучал буднично, но в то же время оставил в воздухе холодный след.

Лена поставила чашку обратно на блюдце. Звон керамики показался ей громче, чем обычно, хотя звук был приглушённым.

– Ты должна быть гостеприимной.

Простая фраза, сказанная ровным тоном, не несущая в себе угрозы. Но Лена замерла. Она медленно повернула голову, посмотрела на него, но он уже снова опустил глаза, сосредоточившись на своих документах.

Всё было как обычно. В доме ничего не изменилось. Тишина оставалась прежней. Но внутри неё что—то дрогнуло.

Эти слова не требовали ответа. Они не звучали как просьба, как уговор, как предложение. В них не было оттенков, на которые можно было бы зацепиться, но от этого они становились ещё тяжелее.

Она не спросила, что именно он имеет в виду – в этом не было необходимости. Лена чувствовала: этот вечер будет другим.

День неспешно умирал, когда в дверь позвонили. Звук резкий, отчётливый, будто прорезающий медленное, тягучее затишье комнаты. Лена сидела в гостиной, следя за тем, как последние лучи солнца растворяются за линией домов, оставляя после себя лишь слабый отсвет в оконных стеклах. Свет ложился на стены дрожащими бликами, скользил по стеклу фужеров, отражался в лакированной поверхности стола. Тени вытягивались, удлинялись, заполняли собой пространство, делая его плотнее, гуще, будто воздух стал тяжелее, насыщеннее чем—то неуловимым, скрытым, неосознаваемым.

Её пальцы крепче сомкнулись на подлокотнике кресла, но она не двинулась. Мышцы не напряглись, не дрогнули. Только внутри, глубоко, едва уловимо зарождалось ощущение неясного беспокойства. Всё было привычно – ритм дома, приглушённые звуки, приглаженная до безупречности тишина. Всё шло своим чередом ровно до той секунды, когда Леонид неспешно встал, направился к двери и без единого слова впустил гостя.